Янтарные очи заглядывали в душу, ласкали, обволакивали, заставляли забыть обо всем. Но… забыть я не могла. Магия волчьего обаяния, увы, не работала.
– Тер Хольм, я хотела спросить…
– Да, катани, – хрипловатый голос оборотня звучал нежно, проникновенно, заставляя поддаться и забыть о благоразумии. – Что ты хотела узнать?
– Что означает слово «катрон»?
Недавняя сцена в «Серой утке» никак не давала мне покоя, и сейчас я с нетерпением ждала объяснений.
Оборотень отвечать не торопился. Он гладил мое запястье и задумчиво смотрел в окно, на заснеженную площадь.
– Тер Хольм?
Лукас как-то незаметно подобрался, посерьезнел. Лицо его приобрело ярко выраженные волчьи черты. Он чуть крепче сжал мою ладонь и посмотрел с едва уловимым сомнением.
– Если перевести с артакского на дартский, катрон – право сильнейшего, – ответил Хольм. – У оборотней много обычаев, неизвестных людям. По нашим правилам, если волк побеждает в бою вожака чужой стаи, он имеет право на его добычу.
– Это что же, Кревен считал меня своей добычей?
– Только не злись, Кейт.
– Значит, теперь я считаюсь вашей добычей?
Я усмехнулась. Замечательная новость! Прямо-таки, сногсшибательная. Просто переходящее красное знамя какое-то. Хотя, почему красное? В Дартштейне флаг сине-зеленый.
– Для оборотней – да. Никто из них не посмеет к тебе приставать и домогаться.
Угу. Никто, кроме самого Лукаса.
– Кейт.
Хольм нежно выдохнул мое имя, его горячее дыхание прошлось по пальцам.
– Кэтрин, катани моя, не бойся. Я никогда не причиню тебе вреда. Твое счастье – мое счастье. Твои радости – мои радости, – шептал он. – Мое сердце поет, когда ты рядом. В нем загорается огонь, и его ничто не может потушить.
Лукас говорил, лаская меня словами, взглядом, прикосновением губ к запястью.
Я почувствовала, как тепло становится в груди и попыталась отбросить ненужные мысли, поддаться ласковому зову, принять то, что так необходимо каждой женщине, позволить себе быть…
– Что здесь происходит?
Резкий вопрос заставил вздрогнуть. На мое плечо легла тяжелая рука.
Мне не нужно было оборачиваться, чтобы узнать говорящего. Горн. Кто, кроме него, мог так бесцеремонно вмешаться и разбить зарождающиеся мечты? Кому еще могло прийти в голову появиться там, где его никто не ждал, и предъявить свои права?
– Забудь об этой девушке, Хольм, – с угрозой произнес граф. Рука его сжалась сильнее, и я почувствовала боль. – Она не для тебя.
– Да? – глаза оборотня опасно блеснули. – А для кого? Уж не для вас ли?
– Если даже и так, тебя это не касается.
– Ошибаетесь, – криво усмехнулся волк. – Кэтрин – моя катани.
– Вздор, – недовольно выдохнул Горн. – На ней нет твоей метки.
– Для того чтобы любить женщину, необязательно ставить ей керм.
Рес! Про керм я слышала. Оборотни помечали так своих женщин, это было что-то вроде брачного знака. «Тебе только волчьей метки не хватало, Кейт, – съехидничал внутренний голос. – Маги понаставили, теперь и оборотень туда же».
– Я тебя предупредил, волк. Не вздумай приближаться к Кейт ближе, чем на десять футов, – грозно произнес граф.
Он по-прежнему крепко держал меня, и его пальцы все сильнее впивались мне в спину.
– Иначе что? – с вызовом процедил Хольм. Щеки его покрылись темной щетиной, зрачки увеличились, на лице застыл звериный оскал.
– Уничтожу, – резко бросил Горн.
Ответить оборотень не успел. Одним неуловимым движением граф выдернул меня из-за стола, прижал к себе, и я почувствовала, как мир вокруг завертелся и исчез. А уже в следующую секунду мы оказались в какой-то незнакомой комнате – темной, заставленной громоздкой старинной мебелью, с плотно занавешенным окном и массивным письменным столом, почти целиком заваленным бумагами.
Переход оказался таким ошеломительно-быстрым, что у меня закружилась голова. Рес! Неприятное ощущение.
– Пустите!
Придя в себя, попыталась высвободиться из удерживающих меня рук, но не тут-то было. Горн держал крепко. Его сердце громко бухало под моей щекой, и тонкая ткань камзола не могла приглушить этот лихорадочный стук.
– Вы не имеете права так врываться в мою жизнь.
Я подняла глаза и наткнулась на темный сумрачный взгляд.
Рес! Как же трудно смотреть в пугающую черноту, полностью поглотившую серую радужку. Но и не смотреть невозможно. Она притягивает, заставляя забыть о страхе. Манит. Убеждает сдаться.
– Отпустите, милорд, – тихо сказала я, уже понимая, что проигрываю бескровную битву. Мне не выстоять против этого мужчины. Как не выстоять и против собственного сердца, выбравшего его своим палачом.
– Нет, Кейт, – глухо ответил Горн. – Не отпущу. Не могу, – словно через силу добавил он и снова повторил: – Не могу. Ты мне нужна.
Руки, обнимающие меня, сжались крепче.
– Зачем, милорд?
Граф молчал. Молчал! Рес! А ведь я ждала хотя бы крошечного признания. Хотя бы намека на чувства… Но нет.
– Вас так задел мой отказ? Хотите доказать, что никто не имеет права вам перечить?
Я упрямо глядела в беснующуюся тьму, надеясь отыскать там хоть каплю надежды. Увы. В глазах Горна не было ничего, кроме моей погибели.
– Отпустите.
Голос прозвучал хрипло, простужено. А может, так и бывает, когда заболевает душа?
– Рес! – выругался Горн и добавил еще пару крепких словечек. – Это невыносимо.
Он встряхнул меня и впился горящим взглядом.
– Есть только один способ заставить женщину замолчать и не говорить глупостей.
Не позволив мне ответить, граф наклонился, и мои губы оказались смяты поцелуем – грубым, жестоким, почти болезненным. Казалось, Горн наказывает меня за то, что чувствует, за мои слова, за недавний уход, и даже за свидание с оборотнем. Я угадывала боль, наполняющую его душу, ощущала горечь и едва ли не ненависть, сжигающую его изнутри, горела его страстью, перемешанной с сомнениями, и не могла смириться с тем, что все так… Так тяжело, так жестоко, так неправильно.
– Хватит! Прекратите!
Мне удалось вырваться.
– Не прикасайтесь ко мне!
Я попыталась отдышаться. Рес! Почему так больно? Неужели я не вызываю у графа ничего, кроме похоти и желания подчинить?
– Снова отталкиваешь?
Горн убрал руки назад, сцепив их за спиной, и смотрел на меня почти с ненавистью.
– Можно узнать, чем я тебе так плох? Что тебе нужно? Деньги? Подарки? Цветы? Что там обещал тебе волк?
