– Он атеист. А я католичка. У меня есть мораль.
– Католическая мораль?
– Разумеется.
– Но она схожа с нашей православной моралью.
Паола насмешливо улыбнулась;
– Вы знаете, синьор Романов, вы, русские, не знаете самих себя. Точнее, знаете себя в искаженном свете. Ваша национальная особенность – это навевать иллюзии самим себе. И жить в выдуманном вами мире. Православная мораль, возможно, есть. Но это не ваша мораль. Вы не христиане. Вы атеисты. И русский человек, который считает себя православным, в действительности верит не в Бога, а в то, что он верит в Бога. Православные ценности, возможно, существуют, но возьмите любого русского, называющего себя православным, и он не сможет вам их перечислить. Не говоря уж о том, чтобы их придерживаться. Скажите, вы крещеный, синьор Романов.
– Да. Не при рождении, но уже лет пятнадцать назад.
– Вы когда-нибудь крестили младенца? Выступали в роли крестного отца?
– Да. У моего сослуживца лет десять назад родился сын, я стал его крестным отцом.
– И как сейчас поживает ваш крестник?
– Право не знаю. Давно не виделись.
– Вот видите. С точки зрения христианства жизнь настолько тяжела, что человеку мало одного отца. Поэтому Бог дает ему второго. Это итальянская мораль. И в Италии крестные отцы заботятся о своих крестных детях.
– Да, – кивнул Романов, – у нас это как-то не принято.
– У вас не принято не только это. У вас не принято многое, чего придерживаются христиане, мусульмане и иудеи. Ни один русский, считающий себя христианином, не будет соблюдать христианские правила.
Романов искренне засмеялся:
– В целом вы правы. Я, например, крещеный христианин, но, сказать по правде, правоверный атеист.
– Как вы думаете, ваши правители, когда в Рождество стоят на службе со свечками в руках, верующие?
– Сомневаюсь. В народе их называют «подсвечниками». Но ведь вся страна такая. Весь народ.
– Именно. Поэтому мой брат считает себя русским, а я себя считаю итальянкой. Мне пора в номер, синьор Романов. Абсент начинает действовать, а завтра утром мы улетаем в Милан.
Он подозвала официанта и попросила счет. Когда тот принес счет, Романов положил на подносик свою кредитную карточку:
– Помните уговор в Трилусса? В Москве я вас угощаю на правах хозяина. Жаль, что вы завтра улетаете. Я бы хотел пригласить вас в «Пушкин».
– Обязательно, в следующий раз – улыбнулась Паола и, кивнув на прощание, пошла к выходу.
На следующий день Романов проснулся с таким тяжелым похмельем, что оно было достойно войти в анналы медицинской науки.
Глава 22
Кому Бог помогает, у того и петух несется
Они сидели в ресторане и ужинали. Лицо Маслова не теряло радостного выражения. Время от времени он опускал руку в карман пиджака, чтобы пощупать толстую пачку купюр достоинством в двести евро, которую ему вручил Прилепин и которая приятно оттягивала карман.
– Ты, Серега, должен мне быть благодарен за рекомендацию.
Прилепин удивленно поднял левую бровь. Привычка с детства. Иначе он не выражал удивления.
– И кому ты меня порекомендовал?
– Нашему шефу. А он – Есину. Полагаю, навар приличный?
– Так себе. Это дорогостоящая работа, но страшный геморрой. – «Ты, придурок, даже представить не можешь, как я тебе благодарен», – подумал Прилепин, а вслух сказал: – Прокачаем возможности. Может, что-то и удастся сорвать. А что он из себя представляет?
– Самый богатый вице-мэр. Недвижимости за рубежом больше, чем у любого нового русского.
– Все это может накрыться в момент. Знаешь, как русских сейчас шерстят в Европе?
– Знаю. И всегда знал, что так оно и будет. Потрошить наших богатеев будут, как карасей. Как в 20-е годы. Но не всех. Таких, как Есин, никто не тронет. Даже пальцем. Пусть попробуют.
– Мощная крыша?
– Мощнее не придумаешь.
– И кто?
– Спроси чего полегче. Знаю только, что он в Штаты, как домой, ездит. Регулярно. И полагаю, что у него там счета. И немаленькие.
– А чего он боится, что его шлепнут? Зачем ему охрана?
– Не знаю. Интересантов нет. Знаю, что забеспокоился, когда наркоторговцы пропадать стали. Начальники его масштаба – народ пугливый.
– Он что, на наркоторговлю завязан?
– Такой информации не имею. А если бы имел, не раскрыл бы ни за что.
– И за миллион баксов не раскрыл бы?
Маслов немного подумал.
– За миллион раскрыл бы, ибо это капитал.
Придя домой, Сергей Николаевич сразу вошел в почту, чтобы прочитать отчет своих людей, охранявших Есина:
«За пределами мэрии объект сегодня ни с кем не встречался».
Ему позвонили утром и сообщили, что умер Виктор Петрович. Прилепин залпом выпил стакан водки. Завтракать он не мог. Постоянно спазмы схватывали горло. Несмотря на то что он был готов к этому событию, сердце сжало, как при инфаркте. Сергей даже не представлял, что старик так много значил для него. Внутри образовалась пустота. На некоторое время у него даже пропало желание заниматься делом.
В офисе он заслушал доклады своих подразделений, после чего поехал на конспиративную квартиру, служившую штабом подпольной организации «Самооборона». За компьютером сидел его главный помощник по прозвищу Мозг. Бывший оперативник КГБ, мастерски проводивший допросы. Это он блестяще допросил Швабру и выяснил важные вещи для Романова и Прилепина. Мозг, в отличие от большинства других людей, был очень самокритичен и никогда не считал себя умнее других. Более того, он оценивал себя как середнячка. Но середнячка, на которых держится мир. И он обладал тем особым чувством юмора, которое дает возможность смеяться не только над собой, но и над другими, что воспринималось объектами шуток с полной толерантностью. Такое отношение к самому себе начисто исключало совершение глупостей, которые воленс-ноленс делают все люди. Кроме того, у него была профессиональная привычка наблюдать за всем и всеми и искать во всем скрытый смысл. Прилепин числил Мозга самым ценным сотрудником.
Оторвав глаза от компьютера, Мозг кивнул Прилепину и спросил:
– Что с этой шлюхой делать? Держать там постоянно двух человек накладно. Кроме того, на героин для нее тоже приходится тратиться.
– И на питание, – хмыкнул Прилепин.
– На питание мало. Она почти ничего не ест.
– Сегодня я ее еще раз допрошу – через тебя, естественно, – и отпустим.
– Куда?
– Домой, разумеется. Хотя нет. Давай ее в психиатричку отправим. Пусть полечат от наркозависимости. Все же вреда она нам не принесла.
