11
В Топорок ездили на поезде. На вокзале покупали пирожки. Три часа, покачиваясь, пили чай и глядели в окно на мелькающий лес, речки, озёра, дома с огородами. Чуждый всякой стеснительности, Ганя заводил беседы с пассажирами: подробно расспрашивал, кто куда едет, где живёт, чем занимается. Скучающие попутчики были рады поговорить с необычным мальчиком. Так Ганя познакомился с Сергеем Петровичем Илюшиным. Сергей Петрович сразу привлёк внимание Гани своей былинной, как выразилась Птицына, внешностью, высокими сапогами и отвлечённым взглядом поверх голов. Дачница тоже им заинтересовалась. Вскоре они разговорились.
Когда-то Сергей Петрович был известным морским инженером и работал в исследовательском институте. У него была большая семья, дети, внуки. Сергей Петрович не пил, не курил, строил корабли, занимался йогой и читал книжки по философии. В сорок пять лет он овдовел, а в пятьдесят чуть не умер от болезни сердца. Всем институтом ему собирали на клапан. Вернувшись с того света, Сергей Петрович решил начать новую жизнь, удалился в Сковородку и зажил отшельником. В Сковородке он купил старый дом на берегу озера, засадил огород картофелем и морковью, завёл себе коника и нескольких свинок. Сергей Петрович мяса не ел, свиней он продавал и таким образом успешно помогал бороться за жизнь своим оставшимся в Петербурге родственникам. В глухом лесу Илюшин подобрал огромного белого пуделя, подыхающего от голода. Он его вылечил, назвал Мобиком. Бывший инженер жил в гармонии с природой: ходил с Мобиком в бор, ловил в озере окуней и щучек, ездил на Вельможе. Ганя с Птицыной, впечатлённые рассказом про пуделя, коня и рыбалку, напросились в гости и на следующий день уже гуляли по Сковородке.
Вопреки замкнутому образу жизни, Сергей Петрович с удовольствием принимал у себя Птицыну и Николавну с Ганей, которому в ту пору было десять лет. Сергей Петрович научил его держаться в седле. Совершенно обалдев от счастья, Ганя катался на добром Вельможике. Мальчик очень полюбил коня, он обнимал его рыжую шею и страстно чмокал морду с белым пятном на лбу.
Осенним солнечным днём Сергей Петрович потчевал Птицыну и Николавну. На вкопанном под старой ивой столе лежали яблоки и куски серого хлеба, стояла банка с вареньем. Тихо падали узкие листья, похожие на золотые лодочки. Ганя медленно ехал на задумчивом Вельможе. Мобик положил морду Птице на колени. Сергей Петрович поставил на стол шипящую сковородку с грибами и чугунок с картошкой.
Птицына вглядывалась в лицо бывшего инженера и пыталась представить себе его без бороды — в мужчинах она больше всего ценила голос и подбородок. Илюшин смотрел на Птицу своими вечно затуманенными какой-то мыслью голубыми глазами и говорил негромко: «Свинья — самое умное животное. Никогда не будет гадить там, где обычно лежит, всегда отойдёт в сторонку. А мне много ли надо? Бросил в подпол мешок картошки, вот и сыт весь год».
Однажды Сергея Петровича укусил хряк. Мощными челюстями он едва не разгрыз ему коленную чашечку. Началось заражение, в больнице Илюшину чуть было не отрезали ногу. Сергей Петрович лежал в вонючей палате с тремя умирающими стариками и отморозившим ноги Булавкиным. Птицына пришла поговорить с лечащим врачом Пироговым. Взволнованный Ганя увязался за ней.
— Вы родственники?
— Родственники!
— Супруга?
— Самые близкие родственники! Скажите мне всё! Ничего не скрывайте!
— Железный организм у вашего Сергея Петровича. Скоро поправится. А кто он такой?
— Это выдающийся человек! Это великий человек! Это главный инженер!
— Да, я так и подумал. А вот у Булавкина восемьдесят на сорок, — говорил усталый врач, с интересом поглядывая на Ганю, который, оказавшись впервые в больнице, таращил на всё глаза и зажимал себе нос, борясь с нестерпимым запахом.
Пирогов радовался, что в его отделение привезли такого учёного больного. Утром врач, сёстры, санитары и все ходячие собрались вокруг кровати Сергея Петровича. Откинувшись на высокую подушку, он неторопливо, но чрезвычайно увлекательно рассказывал о кораблях, Суэцком канале и подводных лодках.
Когда Илюшину отменили постельный режим, он принялся тихонько ходить по коридорам и чинить ломаные приборы. Начал с единственного на хирургии телевизора — поковырялся в его внутренностях, из проволочной вешалки смастерил антенну. Безжизненный чёрный ящик вдруг заморгал, затрещал, засветился и запел весёлую песню, а потом стал изрыгать футбольные комментарии, пугать сообщениями о волнениях и беспорядках и врать про погоду.
Починив телевизор, Сергей Петрович пошёл к сдохнувшему холодильнику, вынул замершее сердце, потряс его, пощёлкал, покрутил, поставил на место — и вдруг покойник заурчал, захрюкал, задрожат, задышат полной грудью, бодро выпуская холодный пар.
Илюшин вернул к жизни радиоприемник, компьютер, обогреватель. Привёл в порядок несколько замков, розеток и ламп. Каждый вечер он читал лекции по физике и механике. Когда Сергей Петрович рассказывал про Большой адронный коллайдер, чёрные дыры и «странную материю», гипотетически способную засосать в себя всю Вселенную, у Булавкина подскакивало давление.
Поправившись, Сергей Петрович бросил свиноводство. Все дети его давно уже выросли и сами могли о себе позаботиться.
Ганя любил общаться с добрым, спокойным и загадочным Сергеем Петровичем. Илюшин гулял с Ганей по лесу, рыбачил. Он учил его замечать красоту не только того, что величественно и грандиозно, — бескрайнего, гудящего, как океан, леса, пылающего зарёй неба, широкого озера, — но и всего, что в природе камерно, скромно, невзрачно. Илюшин подарил Гане лупу. Мальчику открылся чудесный мир мхов, лишайников и букашек. В этом микрокосмосе, как и в большом мире, жизнь была полна драматизма: кто-то кого-то ел, кто-то куда-то бежал, кто-то просто хотел посидеть спокойно. Ганя понял, что человек — это та же букашка, а букашка — тоже человек.
Ганя был очень чувствительный. Его сердце ныло, когда он видел зарастающий иван-чаем дом с провалившейся крышей, пьяного забулдыгу, валяющегося в луже мочи, шелудивую собаку, дохлого крота. Сергей Петрович же являл собой пример полного бесстрастия. Отстранившись от всякой суеты, он старался не замечать тех ошибок мироздания, которые не в силах был исправить. Может быть, поэтому он всегда смотрел куда-то вверх.
У Сергея Петровича была старенькая «Паннония» с коляской. На этой «Паннонии» он возил Птицыну в бор за грибами. С нежностью глядя на дачницу светлыми сонными глазами, он надевал ей уродливый оранжевый шлем, тщательно его застёгивал, потом галантно усаживал даму на заднее сиденье. Огромный Мобик еле умещался с корзинами в коляске. Мощно дрыгая ногой, Сергей Петрович заводил мотор, и мотоцикл с рёвом уносился вдаль. В восторге и ужасе Птицына одной рукой хваталась за пахучий кожан Илюшина, а другой вцеплялась в косматого Мобика.
* * *
Ганя любил деревенскую жизнь. Во время каникул он целые дни проводил на русской печке с книжками и игрушками. Ему даже обед подавали на печку. Он представлял себе, что это крепкий корабль, несущийся среди бурных волн, похожих на разбросанные по полу разноцветные подушки Птицы. Он кидал в воду запечатанные бутылки с письмами, иногда попадая в собственницу Мешкову, и ловил экзотических рыб поясом от халата Николавны. Ганя мечтал поездить на печке по Топорку и мстинским берегам в окружении своры тявкающих собак или пролежать на ней тридцать три года, а потом встать да и сбацать всем на удивление «Игру воды».
