К приходу Курта чайник закипает. Все, как всегда, спланировано до минуты. Когда мой лучший друг наливает воду в чашки, в дверь дважды стучат. В моей крови бушует адреналин.
Этот тихий звук действует на меня сильнее, чем литры кофе.
Курт тем временем растерянно смотрит на меня, словно говоря: «Я уже здесь, и кто тогда там?»
– Я мог бы сам войти, – раздается из-за двери веселый голос Джошуа. – Но не стану, потому что это было бы грубо. А еще ты, наверное, одеваешься, и…
– Она одета, – кричит в ответ Курт. – Входи.
Я распахиваю дверь, пока Джош не напридумывал себе ничего лишнего.
– Привет, – здоровается он, а потом повисает неловкая пауза. – Я так понимаю, ты перестала ее подпирать?
Я в буквальном смысле хлопаю себя по лбу:
– Мы забыли! Поверить не могу, что мы забыли!
Курт ногой подталкивает мне учебник по физике, и я засовываю его под дверь.
– Нейта не было прошлым вечером, – говорит Курт, – поэтому я остался.
Джош заходит в комнату и сразу же скрещивает руки на груди, словно ему не по себе.
– Ты спал здесь? – напряженно спрашивает он Курта.
– Да. – Все-таки мой друг очень бесхитростный парень.
Я мрачно улыбаюсь:
– Знаю, то, что я сейчас скажу, прозвучит жалко, но это действительно не то, что ты думаешь.
– Да, я знаю. – Джош расцепляет руки, мотает головой, словно отгоняя от себя какие-то мысли, затем опять складывает руки на груди, осознает всю нелепость этого жеста и быстро прячет руки в карманы. – Мне стоило позвонить. Я думал, ты захочешь позавтракать. Вернее, пообедать. Короче, поесть. Я вернусь…
– Нет! – восклицаю я. – Присоединяйся. У нас есть хлеб и ужасный кофе. Ну? Что скажешь?
– Звучит заманчиво, – хмыкает Джош.
– Ну же… оставайся. – Я мягко, чуть заискивающе улыбаюсь.
– Хорошо, но только из жалости к тебе. – Джош наконец улыбается. – Выглядишь ты так, будто тебя побил злобный гангстер.
– Поразительно, на что способен один худощавый парень, – подкалываю я любимого.
Курт настороженно смотрит на нас, сидя на кровати, будто наткнулся на пару диких животных, резвящихся в лесу.
– Мне жаль. – Плечи Джошуа поникают. – Тебе больно?
– Прекрати все время извиняться! – Моя улыбка становится шире, когда я кладу ложку кофе в кружку с Октоберфеста. – Извини, у меня всего две чашки.
Джошуа садится на стул.
– Это ты прекрати извиняться, – говорит он, неотрывно следя за моими движениями.
Я наливаю в кружку горячей воды и передаю ее Джошу. Он одаривает меня улыбкой.
Я сажусь возле Курта и передаю половину своего багета Джошуа, но он отмахивается. Я настаиваю, и он наконец-то сдается. Когда все приготовления к завтраку завершены, повисает неловкая тишина.
Я расслабляюсь только тогда, когда Джош поворачивается к Курту и первым начинает разговор:
– Знаешь, есть одна вещь, которая меня давно интересует. Я как-то видел твое имя в списке, вывешенном у кабинета директора. Твое полное имя.
– Я родился через несколько дней после смерти Курта Кобейна. – Курт тяжело вздыхает. – Мои родители с ним дружили, поэтому назвали меня в его честь.
– Они с ним дружили? – Джош замирает, нож с нутеллой зависает в воздухе.
– Мой папа – Скотт Бейкон. Он был соло-гитаристом в группе «Dreck».
– В гранж-группе ранних девяностых, – поясняю я. – Их песня «No One Saw Me» стала хитом.
– Да… – Джош трясет головой. – Да, я знаю эту группу.
– После выхода этой песни отец проснулся богатым и знаменитым, и на него обратила внимание моя мама. Она работала моделью здесь, в Париже, – буднично произносит Курт.
Джош снова замирает. Люди часто удивляются, когда узнают о родителях Курта. Все считают, что мой друг вырос в семье нейрохирургов или космических инженеров, что он скучный и непривлекательный, однако под этими всклокоченными волосами и неряшливой одеждой на самом деле скрывается самый настоящий красавчик. Незнакомые люди часто принимают Курта за спортсмена, потому что он высокий и мускулистый. Но я-то знаю секрет: ему удается сохранить форму лишь потому, что ненавидит общественный транспорт и всюду ходит пешком. Интересно, не внешность ли Курта породила все эти слухи о нашей с ним любви?
– Но ее привлекли не деньги, – быстро бросаюсь я в объяснения. – Мама Курта сама небедная. Они поженились по любви и все еще вместе.
Джош откусывает большой кусок хлеба и, не успев проглотить, говорит:
– Поверить не могу, что они знали Курта Кобейна. Это так круто!
Я не раз видела Джошуа в столовой, и он всегда ел неряшливо. Странно, но мне это нравится. Может, потому, что таким Джошуа знали его друзья – расслабленного, вылезшего из своей раковины, не пытающегося защититься от окружающего его мира и казаться кем-то еще. Или потому, что рядом со мной Курт, с которым я на подсознательном уровне всегда чувствую себя в безопасности.
– Нет, – хмурится Курт. – Это отстой. Меня назвали в честь парня, который покончил жизнь самоубийством. А еще многие уверены, что я фанат группы «Nirvana». Не понимаю, почему люди считают это логичным, ведь не я же выбирал себе имя.
– Неужели тебе не нравятся их песни? – удивляется Джош.
– Нет. – Курт непреклонен. – Можем обменяться именами, если хочешь.
– Курт Кобейн Уассирштейн. – Джош произносит это медленно и смеется. – Не-а. Не звучит.
– Курт Дональд Кобейн Уассирштейн. Не забывай его второе имя. И мое тоже.
– Тогда ты станешь… Джошуа Элвис Арон Пресли Бейкон.
– Ты серьезно? Это твое второе имя? – Курт искренне удивлен, я же, заметив, как застыло в недовольной гримасе лицо Джошуа, фыркаю от смеха. – Айла, он серьезно? – переспрашивает Курт, но потом верно истолковывает выражение моего лица. – Ох… – Он сникает. – Проехали. Ты просто… – Но тут же Курт выпрямляется, а его лицо озаряет улыбка.
Джош тычет пальцем в моего друга:
– Ты не скажешь это.
– …прикалываешься надо мной.
Джошуа прикладывает руку к груди, театрально изображая удивление, и Курт взрывается громким смехом. Мое сердце сейчас, должно быть, лопнет от переполняющего его счастья.
– Я спускаю тебе это с рук лишь потому, что пытаюсь произвести на твою подругу хорошее впечатление, ясно? – качает головой Джошуа. – Мое настоящее второе имя Дэвид.
Курт задумывается на несколько секунд, а потом говорит:
– Заметано. Я согласен поменяться.
Джош делает первый глоток кофе.
– Ох, черт! Ты не шутила, кофе ужасен, – морщится он.
