Это было здорово — дома мне никогда такого не поручали. Во-первых, я обладала потрясающей мою бабушку способностью к битью посуды, во-вторых, в нашей кухне невозможно было ничего найти — все было хитро упрятано в шкафы и на полочки. У деда Бориса было иначе. Вся посуда помещалась на одной полке и была в основном железной, а вся утварь была удобнейшим образом развешана по стенам. Я смахивала со стола опилки и крошки, расставляла чашки и тарелки, стараясь не смотреть на холодец, вытаскивала из дедушкиного рюкзака наши припасы и ставила чайник. Потом я доставала бутылку с самогоном (дед Борис еще год назад, когда мне исполнилось шесть, показал, где она стоит) и брусничное варенье, из которого дедушка делал нам с Мелким морс. Я делала все медленно и тщательно, я чувствовала себя хозяйкой. Когда все возвращались из бани, мы садились за стол и неторопливо ужинали. Начинало смеркаться, дед Борис подкидывал в печку дров, и мы постепенно перемещались поближе к ней. Мелкий обычно перемещался с булочкой, а дед Борис и дедушка — со стаканами. Сонька — кошка, которая зимой квартировала у деда Бориса, урча, вспрыгивала мне на колени. Это значило — наступало время рассказа.
Когда мы в первый раз приехали к деду Борису, мне было почти пять лет. Самым поразительным после кроликов, печки, на которой можно спать, и свистульки, которую дед Борис сделал прямо при нас, было то, что в его доме не было ни одной книги. Я долго искала, но так ничего и не нашла. В этот момент меня переполнила острая жалость — дед Борис был такой хороший, как вышло, что никто не подарил ему ни одной книги? А вдруг он ничего не знает про Бибигона, Царя Салтана, Кая и Герду, Винни-Пуха и Геракла? Это же несправедливо! Осторожно, чтобы еще больше его не расстроить, я спросила, знает ли он что-нибудь о них. Дед Борис вместо ответа покачал головой. Он вообще не любил разговаривать. У меня не было с собой ни одной книжки, и тогда я сказала:
— Хочешь я тебе все-все расскажу?
— Конечно, — ответил он.
Я задумалась, потому что хотела начать с самого восхитительного и волшебного. После минутного размышления я поняла, что начать нужно с истории аргонавтов. Мы сели у печки, и я рассказала все о Ясоне и Диоскурах, Геракле и Орфее, их путешествии и золотом руне. Я, если быть честной, рассказала даже немного больше, кое-что развив и дополнив и совсем немного изменив конец. Мне хотелось сделать рассказ как можно более увлекательным, чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие в жизни деда Бориса этой прекрасной истории. Деду Борису очень понравилось, дедушке и Мелкому, кажется, тоже. С тех пор, как только начинало смеркаться и свет за окном постепенно лиловел, мы садились к печке, и я рассказывала очередную историю.
Мы не зажигали света, только слегка приоткрывали дверцу печки. Было очень тихо, я слышала только свой голос, потрескивание дров, иногда лай Розы, скрип снега под ногами кого-то, проходящего по улице, и урчание кошки. Рассказывать, глядя на огонь, было хорошо, потому что в нем можно увидеть все, о чем говоришь, — море, битвы, драконов, горы, лес, богов и людей. Когда я заканчивала, мы все еще немного сидели вместе: я гладила Соньку, Мелкий шевелил догорающие в печке дрова, дед Борис курил папиросу, дедушка наполнял стаканы... Потом мы с Мелким отправлялись спать. Спали мы на печке, и это было чудесно. С печки была видна вся комната. Мы забирались на нее, заворачивались в одеяла, и дедушка давал нам по мандарину. Они с дедом Борисом возвращались к столу, сдвигали остатки ужина, зажигали настольную лампу, и дедушка доставал шахматную доску.
Сначала мы наблюдали за их игрой. Каждый раз Мелкий просил объяснить ему правила, и каждый раз в течение десяти минут я объясняла их заново. После чего Мелкий, убедившись, что и в этом году он их не понимает, предлагал мне немного отвлечься и обсудить, что нам подарят на Новый год. Спектр вопросов был неизменен — будут ли наши подарки одинаковыми, прислушались ли взрослые к его неоднократным и ненавязчивым напоминаниям, которые он методично делал с конца октября, о том, что «вещов не надо», и стоит ли попытаться найти спрятанные подарки до наступления праздника. Когда каждый из вопросов был обсужден, Мелкий сообщал, что он не будет спать до тех пор, пока не узнает, кто выиграл — дедушка или дед Борис, после чего тут же засыпал. Тогда я поворачивалась на живот — так было удобнее наблюдать за игрой — и решала, за кого я болею на этот раз. Решить это нужно было быстро, потому что играли они очень хорошо, следить за игрой было увлекательно, но трудно, и времени на колебания не оставалось.
Вообще-то я была на стороне деда Бориса. Его давным-давно научил играть в шахматы дедушка, и я чувствовала между нами тайное сродство. Конечно, дед Борис играл намного лучше меня, почти как дедушка, а может, даже не почти, поскольку выигрывал он не так уж редко. Я лелеяла надежду, что когда-нибудь тоже обыграю дедушку, хотя бы один раз. Однако обычно, чтобы никому не было обидно, я болела за них по очереди. Иногда, несмотря на то, что было мучительно интересно, я все-таки засыпала — партия была долгой — и очень горевала об этом наутро.
Засыпая, я думала, что им нравятся мои истории, потому что я всегда рассказываю про богов и героев, а их обоих я давно подозревала в том, что они обладают человеческой природой только отчасти. Они были самыми сильными и высокими людьми из всех, кого я знала, они умели делать абсолютно все нужное человеку — вырезать свистульки, дрессировать собак, строить дома, рубить дрова, собирать кедровые шишки, орехи и ягоды, с ними никогда не было страшно, даже в темноте, они относились ко мне серьезно и доверяли важные вещи, и они лучше всех на свете играли в шахматы.
В тот год мне исполнилось четырнадцать лет, и умер дед Борис. Он умер от сердечного приступа в последних числах декабря. На похоронах, кроме нас, никого не было. Мы пришли в дом, Мелкий затопил печку, и мы молча грелись около нее.
— Он был моим самым старым другом, — сказал дедушка.
— Где вы познакомились? — спросила я и, только спросив, поняла, что никогда раньше не задавала этот вопрос.
— В лагере, — ответил дедушка. — Он был моим охранником.
Было очень тихо и очень холодно. Была зима, и был снег. Темнело.
— Что ты собиралась рассказывать сегодня? — спросил дедушка.
— Прорицания Вельвы, — ответила я. — Только можно я пропущу Рагнарек и расскажу о том, что будет после него, когда асы найдут в зеленой траве потерянные когда-то золотые шахматы?
— Нет, — ответил дедушка. — Нельзя сделать вид, что Рагнарек не настанет, по крайней мере, в этой истории. Тебе придется рассказать все, с самого начала.
