– Тавви плакал, – сказала она. – Замолчал ненадолго, а потом опять.
– Спасибо, что сказала, – кивнул Джулиан и поцеловал ее в лоб. – Засыпай, я справлюсь.
Друзилла ушла к себе, а Джулиан скользнул в комнату к Тавви и закрыл за собой дверь.
Тавви свернулся клубком под одеялом. Он спал, обняв подушку и приоткрыв рот. По его щекам катились слезы.
Джулиан сел рядом с ним и положил руку на плечо братишке.
– Октавиан, – сказал он. – Проснись, тебе снится кошмар. Просыпайся, Октавиан.
Тавви резко поднялся, его растрепанные каштановые волосы взметнулись в воздух. Увидев Джулиана, он вздрогнул и тут же подался к нему и обхватил руками его шею.
Джулс обнял Тавви и погладил его по спине, осторожно коснувшись каждого из острых позвонков. Слишком маленький, слишком щуплый, подсказывал ему разум. После Темной войны не так-то просто было заставить Тавви хорошо есть и спокойно спать.
Он помнил, как бежал по улицам Аликанте, держа Тавви на руках, как спотыкался о расколотые камни, как пытался прижать братишку лицом к плечу, чтобы тот не видел всю кровь и смерть, которая их окружала. Казалось, если они выберутся и Тавви не увидит всех этих ужасов, все будет в порядке. Он не запомнит. Он не узнает.
И все же Тавви каждую неделю мучили кошмары. Он просыпался в поту, дрожа и рыдая от страха. И всякий раз Джулиан с болью понимал, что не смог уберечь братишку, и это понимание пронзало его словно кинжалами.
Джулиан не выпускал Тавви из объятий, и дыхание малыша постепенно становилось ровнее. Джулсу хотелось лечь рядом с младшим из братьев, свернуться вместе с ним под одеялом и заснуть. Он отчаянно нуждался в отдыхе, у него кружилась голова.
Но спать он не мог. Ему было тревожно, беспокойно, неуютно. Когда стрела прошла сквозь него, его обожгло чудовищной болью, а вытаскивать ее было еще больнее. Он раздирал свою кожу, а разум его был окутан паникой, чистой, животной паникой, он был уверен, что умирает, и понятия не имел, что же будет теперь со всеми ними, сливвиитаемидрузиллойитаввиимарком.
А потом он услышал голос Эммы, почувствовал ее прикосновение и понял, что будет жить. Он смотрел на себя теперь – никаких отметин на коже не было. Точнее, было что-то, тонкая белая полоска на загорелом теле, но это ерунда. Сумеречные охотники жили шрамами. Порой казалось, что они жили лишь ради них.
И снова и снова у него в голове возникал непрошеный образ, который он пытался прогнать с момента возвращения в Институт: Эмма у него на коленях, ее руки у него на плечах. И струи бледно-золотистых волос, стекающие у нее по щекам.
Думая, что умирает, Джулиан радовался, что, по крайней мере, умрет рядом с ней, в момент наивысшей близости, ведь ближе друг к другу они быть не могли. Ведь это не позволялось Законом.
Тавви заснул, и Джулиан взял книгу, которую принес из библиотеки. Он так часто сверялся с ней, что теперь она открывалась всегда на одной и той же странице. «О парабатаях», – значилось на ней.
Постановляется, что прошедшие церемонию принесения клятв парабатаев и навеки связанные узами Саула и Давида, Руфи и Ноемини не имеют права вступать в брак, иметь совместных детей и любить друг друга любовью романтической, именуемой эрос, а должны любить друг друга только той любовью, что именуется филия или агапэ.
Наказание за нарушение этого постановления определяется Конклавом. Нарушение может караться разлучением парабатаев и изгнанием из семей, а в случае продолжения противоправного поведения – снятием Меток и исключением из рядов нефилимов. В таком случае они больше никогда не будут Сумеречными охотниками.
Так постановил Разиэль.
Sed lex, dura lex. Закон суров, но это Закон.
Когда Эмма пришла на кухню, Джулиан стоял возле раковины и мыл посуду, оставшуюся после завтрака. Одетый в темные джинсы и черную футболку Марк прислонился к кухонной стойке. С подстриженными волосами при свете дня он разительно отличался от того измученного дикого юноши, который опустил капюшон в Убежище.
Утром Эмма намеренно отправилась на долгую пробежку, специально пропустив семейный завтрак. Ей хотелось развеяться. Теперь она вытащила из холодильника бутылочку смузи. Когда она обернулась, Марк улыбнулся.
– Насколько я понимаю, эта одежда недостаточно нарядна для сегодняшнего спектакля? – поинтересовался он.
Эмма перевела взгляд с него на Джулиана.
– Неужели Мистер Закон смягчился и позволил тебе пойти с нами?
– Я ведь человек разумный, – пожал плечами Джулс.
– Тай и Ливви обещали, что помогут подобрать мне одежду, – сказал Марк и пошел к выходу.
– Не доверяй им, – крикнул Джулиан ему вслед. – Не… – Он покачал головой, услышав, как хлопнула дверь. – Ладно, сам узнает.
– Кстати говоря, – начала Эмма, облокотившись на стойку, – у нас критическая ситуация.
– Критическая ситуация? – Джулиан выключил воду и встревоженно повернулся к Эмме лицом.
Эмма поставила бутылку на стол. На руках у Джулса висела мыльная пена, футболка пропиталась горячей водой. Перед глазами у Эммы промелькнуло другое: Джулс на заднем сиденье машины, его отчаянный взгляд и стиснутые зубы. Его теплая, гладкая кожа. Скользкая кровь.
– Проблемы с Дианой? – спросил Джулиан, потянувшись за бумажным полотенцем.
– Что? – Вопрос вернул Эмму к реальности. – С Дианой все хорошо?
– Наверное, – ответил Джулс. – Она оставила записку, сказала, что ее сегодня не будет. Поехала в Охай к знакомому магу.
– Она ведь не знает о сегодняшнем плане? – уточнила Эмма.
Джулиан покачал головой. К его скуле прилип влажный локон.
– Я не успел ей сказать.
– Мог бы отправить сообщение, – заметила Эмма. – Или позвонить.
– Мог бы, – согласился Джулиан. – Но потом я подумал, что придется рассказывать о ранении.
– Почему бы и нет?
– Я в порядке, – отмахнулся он. – В полном порядке. Как будто ничего и не было. – Он вытер руки. – Она скажет мне остаться сегодня дома. Может, мы ничего не найдем в этом театре, но если все же найдем, я хочу там быть. – Он бросил бумажное полотенце в корзину для мусора. – Если ты там будешь, я тоже хочу там быть.
– Мне нравится твой конспиративный настрой. – Эмма поднялась на цыпочки и закинула руки за голову, пытаясь размять все мышцы спины. Ее майка слегка задралась, и прохладный воздух коснулся кожи у нее на животе. – Но если ты в полном порядке, может, вообще не говорить о ранении Диане? Как тебе такое предложение?
Джулиан не ответил, и Эмма посмотрела на него.
Он застыл, не в силах оторвать от нее глаз. Его ресницы взлетели вверх тонкими длинными мазками. Его лицо ничего не выражало, а взгляд замер, как на искусно нарисованном портрете.
