Она подняла темные глаза на Джулиана.
– Ты, – сказала она. – Ты, может, думаешь, что победил нас, призвав своего ручного колдуна, но мы знаем о тебе такое… О, мы многое можем рассказать Конклаву. Правду о твоем дядюшке. Правду о том, кто руководит этим Институтом. Правду…
Джулиан побледнел, но не успел он ни пошевелиться, ни заговорить, как раздался дикий крик. Орал Стерлинг. Все – даже Белинда – повернулись к нему. Стерлинг схватился за грудь. Кровь полилась у него изо рта и закапала на землю. Его глаза вспыхнули от ужаса, колени подкосились. Стерлинг мешком рухнул на траву, кольцо с розовым скарабеем в последний раз сверкнуло у него на пальце, и он замер.
– Он мертв, – не веря своим глазам, сказала Кристина и повернулась к Белинде. – Что ты сделала?
С секунду Белинда просто смотрела на нее, словно не меньше остальных удивилась случившемуся, а потом произнесла:
– Лучше вам не знать.
Она подошла к телу и склонилась над ним, будто желая его осмотреть.
Затем в левой руке ее сверкнул нож, раздался жуткий хруст – она отделила кисти рук Стерлинга от запястий, взяла их и улыбнулась.
– Спасибо, – сказала она. – Хранитель обрадуется, узнав, что он мертв.
У Эммы перед глазами мелькнуло воспоминание об Аве, о ее отрубленной руке, о неровно разорванной коже. Неужели Хранитель всегда требовал такого странного доказательства того, что те, кого он хотел видеть мертвыми, погибли? Но что насчет Белинды? Она все еще была жива. Может, это была дань уважения?
Белинда ухмыльнулась, как будто прочитав мысли Эммы.
– До скорого, юные Сумеречные охотники, – бросила она и пошла по дороге, прихватив с собой кровавые трофеи.
Эмма шагнула вперед, собираясь подняться по лестнице, но Малкольм поднял руку и велел ей остановиться.
– Эмма, стой на месте, – велел он. – Кристина, отойди от тела.
Кристина повиновалась ему, прижав руку к медальону. Тело Стерлинга бесформенной грудой валялось у нее прямо под ногами. Из ран на запястьях уже не струилась кровь, но вся земля и так пропиталась ею.
С готовностью отступив в сторону, Кристина наткнулась на Безупречного Диего. Он поднял руки, словно чтобы поддержать ее, и, к удивлению Эммы, она его не оттолкнула. Ей явно было больно. В ботинке скопилась кровь.
Малкольм опустил руку и поджал пальцы. Тело Стерлинга охватило огнем – волшебным огнем, ярким, быстрым и чистым. Просияв на мгновение, тело рассыпалось пеплом. Огонь потух, и вскоре от Стерлинга осталось лишь залитое кровью и выжженное пятно на земле.
Эмма поняла, что она все еще сжимает в руке Кортану. Она опустилась на колени, механически вытерла клинок о сухую траву и засунула его в ножны. Снова поднявшись на ноги, она поискала глазами Джулиана. Тот прислонился к одной из колонн возле дверей, его клинок серафимов, уже темный, был опущен. Джулиан только на мгновение встретился с Эммой взглядом, и в глазах его была печаль.
Затем двери Института раскрылись, и Джулиан повернулся на звук. На крыльце появился Марк.
– Все кончено? – спросил он.
– Да, – устало ответил Джулиан. – До поры до времени.
Марк скользнул взглядом по остальным – по Эмме, по Кристине – и остановился на Диего. Диего удивился силе этого взгляда.
– Кто это?
– Это Диего, – ответила Эмма. – Диего Росио Розалес.
– Безупречный Диего? – с сомнением переспросил Марк.
Это удивило Диего еще сильнее. Не успел он ничего сказать, как Кристина упала и схватилась за ногу.
– Мне нужна, – задыхаясь, пробормотала она, – еще одна руна ираци…
Диего подхватил ее на руки и взбежал по ступенькам, не обращая внимания на ее протесты.
– Нужно занести ее внутрь, – сказал он, проходя мимо Джулиана и Марка. – У вас есть медицинский кабинет?
– Конечно, – ответил Джулиан. – На втором этаже…
– Кристина! – воскликнула Эмма и вслед за ними побежала по лестнице, но они уже скрылись в холле.
– С ней все будет в порядке, – заверил ее Малкольм. – Не стоит бежать за ними и пугать детей.
– Как дети? – тревожно спросила Эмма. – Тай, Дрю…
– С ними все хорошо, – ответил Марк. – Я присматривал за ними.
– А Артур?
– Похоже, он даже ничего не заметил, – лукаво улыбаясь, сказал Марк. – Было странно…
Эмма повернулась к Джулиану.
– Все до сих пор странно, – заметила она. – Джулиан, что Белинда имела в виду? Когда она сказала, что знает, кто на самом деле руководит Институтом?
– Я не знаю, – покачал головой Джулиан.
Малкольм раздраженно вздохнул.
– Джулс. Скажи ей.
Джулиан посмотрел на него. Он был измучен – более чем измучен. Эмма где-то читала о людях, которые тонут, потому что устают плыть, которые сдаются и позволяют морю поглотить себя. Джулиан казался таким усталым человеком.
– Малкольм, не надо, – прошептал он.
– Ты совсем заврался, – вздохнул Малкольм, и вся обычная безмятежность пропала из его взгляда. Его глаза сияли, как аметист. – Ты не сказал мне о возвращении брата…
– О, Марк! – воскликнула Эмма, вдруг поняв, что Малкольм до этого момента не знал, что он живет в Институте. Она быстро закрыла рот рукой. Малкольм лишь изогнул бровь. Он был на удивление спокоен.
– Ты скрыл это, – продолжил Малкольм, – понимая, что я догадаюсь о связи фэйри с этими убийствами, и увижу, что своей помощью вам я нарушаю Холодный мир.
– Ты не мог нарушить его, не зная об этом, – ответил Джулиан. – Я защищал и тебя.
– Может, и так, – допустил Малкольм. – Но с меня довольно. Скажи им правду. Иначе я больше не буду тебе помогать.
Джулиан кивнул.
– Я скажу Эмме и Марку, – сказал он. – Но не остальным.
– Твой дядюшка, наверное, узнает эту фразу, – произнес Малкольм. – «Итак, оставь утайки; все раскроет Всезрящее, всевнемлющее время»
[11].
– Я и сам ее знаю. – В глазах Джулиана горел огонь. – Это Софокл.
– Умный мальчик, – заметил Малкольм. В его голосе было сочувствие, но была и усталость.
Он развернулся и пошел по ступенькам. Рядом с Эммой он ненадолго остановился и посмотрел куда-то мимо нее. Его глаза были слишком темны, и она не могла прочитать их выражение. Казалось, он видел кое-что такое, чего она видеть не могла, что скрывалось либо в далеком будущем, либо в далеком прошлом.
– Но ты поможешь нам? – крикнул Джулиан ему вслед. – Малкольм, ты не… – Он осекся. Малкольм уже исчез в ночном сумраке. – Ты не покинешь нас? – договорил Джулиан, уже понимая, что никто его не слушает.
