Артём попытался приподнять голову, открыл рот, пытаясь что-то сказать.
Шедший рядом Миша Сушкин нагнулся к нему:
– Тихо, тихо, не суетись. Всё уже позади, порядок. Тебе сейчас главное не разговаривать! – И поплотнее прижал кислородную маску к его лицу.
Артём увидел, как Ольшанский захлопнул дверь «скорой» и она уехала.
Он расслабился, задышал ровнее. Впервые за эти сумасшедшие дни ему вдруг всё стало безразлично.
Что бы там ни случилось дальше в той машине, он всё равно уже сейчас не в силах этому помешать.
Поздно!
А кроме того, что уж там такого может случиться? Чего он в самом деле себе нафантазировал! Беспомощный, истекающий кровью инвалид, обрубок, по сути, пародия на человека.
Такой ли уж беспомощный?..
Артёма переложили на носилки, погрузили в «скорую».
Миша Сушкин забрался внутрь, сел рядом: решил сопровождать его до самой операционной. Артём Раскатов в его глазах был теперь настоящим героем, раньше он таких видел только в телевизионных сериалах.
– Поехали! – скомандовал Миша.
И «скорая» тронулась.
В трёх километрах от неё мчалась по пустым ночным улицам другая «скорая», внутри которой с закрытыми глазами неподвижно лежал Рудольф Новиков, по прозвищу Немец.
Его искусственную руку-протез со сжатым, затянутым в чёрное кулаком медбрат Женя Цыркун сначала заботливо разместил прямо рядом с ним, у его правого плеча. Потом, подумав, решил попробовать закрепить протез. К его удивлению, получилось очень легко, рука без всякой натуги вошла в пазы предплечья, что-то щёлкнуло, встало на место.
Женя улыбнулся. По крайней мере, теперь протез никуда не денется. Хорошая вещь! Видно, дорогой! Незаменим для бедного инвалида.
Слава богу, что рана на груди неопасна. Чуть глубже был бы разрез, и уже бы всё, не спасли. А так поживёт ещё бедный калека.
Машину чуть тряхнуло на каком-то бугре, сидящие в машине медики даже слегка подпрыгнули от этого толчка.
Рудик открыл глаза.
45. Воспоминания
Алина достала свой любимый диск – «Классика в роковой обработке», всунула его в проигрыватель, нажала на кнопку. Зазвучала музыка – «Полёт шмеля» Римского-Корсакова.
Глаза Алины довольно блеснули. Она прошла на кухню, положила на кухонный стол зеркало. Затем вынула из кармана ключи с брелоком в виде кроличьей лапки, быстро высыпала содержимое полого брелока на зеркальную поверхность, сделала две дорожки из белого порошка и поочерёдно втянула их в каждую ноздрю.
Потом откинулась на спинку стула и блаженно прикрыла глаза. Ноздри её слегка трепетали, в голове одно за другим, тесня друг друга, всплывали воспоминания.
Вот она, зверски голодная, заходит в «Котлетную», хочет купить бутерброд.
Но ни в зале, ни за стойкой никого нет.
– Эй, кто-нибудь здесь есть? – кричит Алина.
Ей никто не отвечает.
Она видит открытую дверь в заднюю половину дома, идёт туда. Но, сделав два шага по коридору, останавливается.
Слева приоткрыта дверь, и там горит свет. Она заглядывает в щёлку и замирает, оторопев от неожиданности.
Это небольшая комната, выполняющая функции подсобки. Почти всю её занимает большой стол. У стола на невиданных металлических протезах стоит её одноклассник, инвалид Рудик Новиков. Из его искусственной руки торчит жужжащая пила, пользуясь которой он ловко распиливает большую телячью ногу.
Алина начинает тихонько отступать назад…
Это воспоминание тут же сменяет другое. На сей раз она в гараже у Сани Колоскова.
Саня кричит:
– Т-т-тамару не т-т-трогай! Она ни п-п-при чём! Я с н-ней с-с-сам разб-берусь! И с Дик-карём т-т-тоже!
– Остынь, нужна мне больно твоя дура! – отвечает Алина. – А с этим козлом это уж мои дела, понял?
И тут же оказывается на берегу Красавицы.
За озером садится солнце, золотит тёмную воду.
Вокруг никого, она одна.
Алина в бешенстве кусает губы. Её колотит.
Она делает какое-то непонятное движение руками, потом резко нагибается, зачерпывает озёрной воды, ополаскивает горящее лицо.
Сидя на корточках, отбрасывает назад, приглаживает водой свои торчащие жёстким ёжиком волосы.
Постепенно она успокаивается…
И сразу же наступает поздний вечер.
Густой туман окутал кинотеатр «Берёзка», из-за угла которого выходит Алина.
Она держит в руках электрическую пилу, ту самую, которой подрезает кусты. Пила работает с мерным громким жужжанием. Звук чуть ниже и громче, чем у пилы Рудика, а вращающееся полотно – шина – несколько больше и шире.
Из тумана проступает силуэт мужчины. Это молодой человек, юноша – Олег Дикий. Он с удивлением смотрит на неё.
– Что ты здесь де… – начинает говорить Олег, но не заканчивает фразу.
РАЗ! – Алина взмахивает пилой и в одну секунду отрезает Олегу руку.
Он исступлённо орёт…
А вечер уже сменился ярким солнечным днём.
Алина стоит перед домом Тани Родиной на Лесной, на спине рюкзачок. Она оглядывается по сторонам и, убедившись, что вокруг никого нет, звонит в дверь.
– Это вы, Артём? – звучит из-за двери голос Тани.
Алина молчит.
– Артём? – переспрашивает Таня.
Алина по-прежнему молчит, ждёт, потом бесшумно отступает за угол.
Таня открывает дверь, выглядывает, никого не обнаружив, собирается уже захлопнуть её, но в последнюю секунду всё же ещё раз высовывается наружу.
В этот момент Алина, улыбаясь, выходит из-за угла.
Таня в страхе смотрит на неё, хочет что-то сказать, но не может, слова застревают у неё в горле. Она невольно пятится назад, потом пытается закрыть дверь, но поздно – Алина крепко держится за ручку, тянет дверь на себя и заходит в дом.
В доме она на секунду задерживается у висящего в прихожей зеркала, смотрит на себя. Глаза у неё горят, зрачки сильно расширены, ноздри чуть трепещут.
Алина замечает на них следы белого порошка, вытирает нос.
– Пожалуйста, не трогай меня! – умоляет Таня. – Я понимаю, почему ты это сделала, я всё понимаю… Я на твоей стороне, ты же знаешь… Мы же подруги, правда?..
