Около «Котлетной» было припарковано несколько машин – полицейские газики, «скорая помощь», служебные «Жигули». Вокруг толкалось с дюжину зевак, они с интересом следили за происходящим.
Дверь открылась, санитары выкатили носилки.
Рудик на другой стороне улицы снял очки, вытянул шею, застыл. До боли в глазах вгляделся в неподвижное, прикрытое простынёй тело.
Сидел так до тех пор, пока тело не погрузили в машину. Теперь он остался один. Мамы больше нет. Мамы, которая всегда понимала его, разделяла его чувства. Она прекрасно знала, что он не сможет спокойно жить, пока не разберётся со всеми, пока не отомстит. И во всём помогала ему. Всю его жизнь она помогала ему. Особенно эти годы после беды.
Он ей всем обязан.
Это она сделала его сильным, заставила дядю Костю изготовить специальные спортивные снаряды, чтобы он мог тренироваться…
Это мама помогла ему выбрать новое, так понравившееся ему, придающее силы имя – Рудольф.
А теперь её нет.
Теперь придётся всё делать самому.
Он справится. Он должен справиться. Сначала надо довести до конца задуманное, а там…
Там будет видно.
Он вытер слёзы, медленно вернул очки на место.
«Скорая помощь» фыркнула простуженным мотором и уехала. Напоследок громко, на всю улицу, выстрелила выхлопным газом, напугала рычащих собак.
Рудик по-прежнему не двигался в своём кресле, укутанный плотной тенью раскидистого клёна. Увидеть его там, не подойдя совсем близко, было почти невозможно.
Что же теперь делать?
Он просидел так ещё некоторое время, наблюдая за выходившими из «Котлетной» людьми.
Потом плотно сжал губы, потянул на себя рычажок в подлокотнике, развернул кресло и покатил прочь.
Выход был найден, решение принято.
39. Начальник
Сеня Храпченко осторожно въезжал во двор приозёрского отделения полиции, сочувственно поглядывал на сидевшего рядом опухшего, белого, без единой кровинки в лице, Артёма. Голова у его молодого начальника была перевязана, правое запястье утопало в полиэтиленовом мешке со льдом.
Артём в отличие от Вити Сушкина в больницу ехать категорически отказался, в первую очередь потребовал отвезти себя в отделение. Хотел лично обо всём доложить Балабину, важно было обсудить все детали перед появлением высокого начальства, выработать совместный план. Его, Артёма Раскатова, дальнейшая карьера также зависела от того, как будет преподнесена вся эта история. Понятно, что пальму первенства Балабин заберёт себе. Но он хотел понять, как Борис Дмитриевич собирается отметить его роль в деле, может быть, даже дипломатично подсказать кое-какие нюансы. Здесь каждая минута дорога, начальство должно было появиться вот-вот.
Так что больница может и подождать.
Сеня Храпченко остановил машину, выключил мотор.
– Я немного тут посижу, ладно? – застенчиво спросил он.
Артём кивнул, левой рукой открыл дверцу, выскочил из машины, перескакивая через ступеньки, влетел внутрь отделения.
Сеня, глядя ему вслед, безнадёжно покачал головой. Остался задумчиво сидеть на месте. После всепго, что он увидел в «Котлетной», сил на какие-либо действия у него совсем не оставалось. Два последних дня полностью перевернули его понятия о жизни вообще и службе в полиции в частности.
Так больше нельзя!
Единственное, чего он хотел теперь, – это очутиться сейчас как можно дальше отсюда и чтобы вся жуть, в которую он поневоле оказался втянут, забылась, как страшный сон.
Не заходя в дежурную, располагавшуюся со стороны улицы, где лежал разрезанный на части Серёга Агапов, Артём сразу поднялся по лестнице наверх, на второй этаж.
Миша Сердюков, не имевший ни малейшего понятия о том, что происходило внизу, преспокойно сидел в общей комнате за компьютером, старательно выполнял данное ему поручение. Покосился на влетевшего Артёма и застыл в изумлении. Перемены, произошедшие с его непосредственным начальником за столь короткое время, были весьма разительны.
– Ни хрена себе! – только и сумел сказать Миша.
– Ничего, жить буду, – усмехнулся Артём. – Балабин у себя?
– Вниз пошёл, к задержанным. Что было-то? Смотрю, тебе там мало не показалось! А Сушкин где?
– Сушкин в больнице. Нос сломан. Потом расскажу.
Артём развернулся, направился к выходу.
– Слышь, Тёма, – остановил его Миша. – Я получил ответ на наш запрос по поводу Романа Кондакова… И потом ещё кое-что нашёл. Очень интересно…
– После расскажешь, – прервал его Артём. – Всё это уже не актуально. Дело закрыто.
И вышел из комнаты.
Артём шёл по лестнице куда медленней, чем хотел. Вверх ещё ничего, но вниз идти было настоящей пыткой – каждый шаг отдавался в голове сильной болью. Когда спустился в полуподвал, голова уже просто раскалывалась.
В полуподвале оказалось на удивление тихо, дверь в камеру была приоткрыта. Артём нахмурился, тут же забыл про пульсирующую в голове боль, здоровой рукой выхватил пистолет.
Как всё же неудобно его держать в левой руке!
Он осторожно приблизился к камере, заглянул внутрь.
Начальник отделения, полковник полицейской службы Борис Дмитриевич Балабин, скорчившись, лежал на полу камеры, остекленелым взглядом уставился куда-то вдаль.
Артём ни на секунду не усомнился в том, что Балабин мёртв. Вся поза начальника, тёмная лужица крови рядом с телом красноречиво подтверждали это.
Он покрепче сжал рукоять пистолета, вошёл в камеру.
В углу сидела Алина, бессмысленно раскачивалась взад-вперёд.
– Кто это сделал? – спросил Артём.
Она молча шевельнула рукой, ткнула пальцем куда-то вниз.
Он посмотрел в указанном направлении, слегка нагнулся и, к своему удивлению, разглядел на полу камеры странный след – две параллельные кровавые дорожки, явно оставленные колёсами. Следы от колёс напоминали велосипедные, но были несколько шире, к тому же дорожки находились совсем рядом, как будто колёса почти примыкали друг к другу. В длину этот параллельный след тянулся не более метра, а потом исчезал.
Такой отпечаток, скажем, мог бы оставить на полу проехавший по луже крови игрушечный грузовик, прежде чем игравший взял его в руки…
Или инвалидное кресло, которое потом сложили и подняли в воздух…
Артём, всё ещё пытаясь осознать увиденное, оторвал взгляд от кровавой дорожки, повернулся к Алине.
Та подняла голову, исподволь посмотрела на него тёмными глазами с огромными расширенными зрачками.
