А когда выяснилось, что злополучное платье шила несчастной невесте его дорогая женушка, то Ефим Валерьевич окончательно заподозрил неладное. Но, разумеется, пока никому о своих подозрениях не говорил и каракатице своей виду не подавал.
Тем более что ведь сам еще не решил, как поступить. То ли засадить супругу, то ли держать ее на коротком поводке, объявив, что все знает?!.
Во всяком случае, появление его на кладбище могло оказаться небесполезным. Очень все это любопытно.
Гроб опустили в яму и стали засыпать землей. Ефим Валерьевич тоже подошел, бросил горстку. В принципе, можно было уже возвращаться домой. Однако он не спешил уходить с кладбища, решил подождать, пока совершат захоронение почтальона Бабахина на соседнем участке.
Там как раз случай кристально ясный – мудак-почтальон по пьяни полез ночью к клетке с медведем, тот его и задрал. Но, с другой стороны, никогда не знаешь, может, чего-то интересненькое увидишь на похоронах.
Никогда не мешает чем-то освежить репортажик.
Лёха-Могила и Фархад Нигматулин засыпали могилу и отошли в сторонку. Провожающие в последний путь, числом восемь человек, стали класть на могильный холмик цветы.
Лёха-Могила поманил к себе Кирилла, который первым положил свой букет.
– Надо бы добавить, хозяин! – без обиняков объявил он.
– Я ведь уже за все рассчитался, – удивился Кирилл. – За что теперь?
– За упокой! – скорбно ответил Леха. И пояснил непонимающему простых вещей парню: – Для сугреву! Сам видишь, погода какая!
Этот последний довод неожиданно убедил Кирилла. Он вздохнул и полез за бумажником.
Лёха солидно принял деньги, поблагодарил и махнул Фархаду.
Они взяли веревки, закинули лопаты на плечи и, утопая в грязной жиже, пошли к участку № 1428, где дожидался на тележке еще один гроб.
– Ты этому-то, своему, будешь звонить? – туманно спросил Фархад, почему-то кивая назад, на остававшуюся позади могилу – Ведь в самый раз, то, что доктор прописал.
Но Лёха, видимо, прекрасно понял напарника.
– А как же, – ответил он, – сегодня же и позвоню.
– Вот-вот, не тяни! – поддержал его Фархад.
– Никто и не тянет! – с некоторой обидой произнес Лёха. – Завтра ночью все сделаем, не парься.
Фархад вздохнул.
– А у меня теперь козленок живет, – сообщил он.
– Иди ты! – обрадовался Лёха. – Где взял?
– Нигде, – пожал плечами Фархад. – На улице. Он сам ко мне подошел. Ночью.
– Прикольно, – осклабился Леха. – И давно он у тебя?
– Несколько дней.
– Небось уже всю квартиру засрал! – заржал Лёха.
– Я убираю, – с обидой ответил Фархад. – И потом, он аккуратно срет. Такими маленькими шариками.
– Ну ты даешь! – еще громче заржал Лёха. – Аккуратист, бля! А это козел или коза?
– Козочка! – резко ответил Фархад, уже сильно пожалевший, что решил поделиться с приятелем своей тайной. – Тебе-то что? Отъебись от меня!
– Ладно, – миролюбиво заметил отсмеявшийся Лёха. – Мне-то по хую, хоть целое стадо у себя посели.
Они подошли к свежевырытой могиле. Около гроба никого не было. Никиту Бабахина никто в такой дождь хоронить не пришел. Впрочем, может, дело было вовсе и не в дожде.
– А я этого мужика, который в гробу лежит, знаю! Это почтальон наш, – сменил тему Лёха. – Я его как раз там и видал накануне.
– Где видал? – не понял Фархад.
– Да в зверинце же! Там, где его потом медведь уделал!
– Правда, что ли? – оживился Фархад. – И че он там?
– Да ниче, я там как раз был, и тут, гляжу, он… – начал было рассказывать Лёха, но в это время сзади подошел какой-то мужик с зонтом, и он осекся.
– Ладно, потом расскажу.
Они подтащили гроб поближе к могиле, быстро забили гвоздями и стали подсовывать под него веревки.
23. Ввод
Поздним вечером ветер разыгрался вовсю. Метался по глубоким ущельям бирюлевских улиц, бился в окна, свистел, улюлюкал, завывал.
Кирилл Латынин сидел на кухне перед полупустой бутылкой водки, тупо, ничего не видя, смотрел в темное, дребезжащее окно. В голове у него плавали, сталкивались и разваливались на куски какие-то бесформенные массы, совершенно не давая ему сосредоточиться.
Жизнь опять потеряла краски, стала даже не черно-белой, а беспросветно серой…
Откуда-то очень издалека донесся телефонный звонок. Наверное, звонил Санёк, но разговаривать ни с кем не хотелось, даже с ним.
Однако телефон гремел все настойчивее, и в конце концов Кирилл, досадливо махнув рукой, заставил себя подняться и потащиться в комнату.
В ту самую комнату, в которой еще недавно жила Светка, а теперь не было никого.
– Да! – сказал он, сняв трубку, и сам удивился, как хрипло и незнакомо звучал его голос.
– Кирилл Владимирович? – уточнила трубка.
– Ну! – подтвердил Кирилл.
– Это говорит Семён Игоревич. Вы меня слушаете?
– Угу, – откликнулся Кирилл, с трудом вспомнивший, что Семён Игоревич – это Сенечка, из того самого театра.
– Во-первых, напоминаю вам, что вы до сих пор не принесли заявление в отдел кадров. Вы меня слышите?
– Ага, – снова хмыкнул Кирилл.
Он честно старался осознать смысл слова «заявление», но это не очень получалось.
– Во-вторых, завтра в одиннадцать вам надо быть в театре на репетиции. У вас срочный ввод.
– Ввод? – удивился Кирилл.
Это было первое слово, которое он произнес. Смысла в нем он находил еще меньше чем в слове «заявление».
– Ну да, ввод! – несколько раздражённо подтвердила трубка. – Вы вводитесь в «Живой труп». Это приказ Эльвиры Константиновны. Так что не опаздывайте. Вы все поняли?
– Ввод в «Живой труп», – повторил Кирилл.
– Правильно. Ну тогда до завтра. Всего хорошего.
– Ага, – ответил Кирилл и хлопнул надоедливую трубку на рычаг.
Неожиданно в голове прояснилось. Все отчетливо вспомнилось, встало на место.
«Будет ей ввод! – злобно подумал он. – Я ей так введу, что мало не покажется!»
24. Звонок
Положив трубку, Семён Игоревич Воробчук несколько озадаченно посмотрел на телефонный аппарат. Разговор с новым артистом ему резко не понравился. Интуитивно он чувствовал, что тут возможны проблемы. А интуиция еще никогда его не подводила.
