Григорий Степанович остановился посреди торгового зала и глубоко, судорожно вздохнул. Развернулся и подошёл ближе, скривив губы.
— Не знаю, Галь. Вот, просто не знаю, что делать… — Взлетели его руки и тут же опустились в беспомощном жесте. — И чья помощь нужна и может ли кто помочь… тоже не знаю.
— Да что случилось-то? — Не выдержала я, переходя на громкий подозрительный шёпот. Пытаясь всмотреться в его лицо, в грубые морщины, поселившиеся на нём.
— Не знаешь ничего? — Спросил он вроде и не удивлённо, но всё же с налётом обречённости.
— Мы с Лизой давно виделись, она не говорила ничего. Что-то с издательством?
— С Лизой. — Чуть приоткрылись его губы и лицо приобрело вид непроницаемой маски. — Знаешь, как ты ушла, всё наперекосяк пошло… — Ухмыльнулся он, всё же пошёл в сторону кассы и уже оттуда посмотрел на меня, будто разрешая идти рядом, быть ближе. Я, не особо понимая, что делаю, поплелась следом.
Григорий Степанович молчал, сжимая небольшие свёртки, свернул в уютное кафе, там же, в холле торгового центра. Заказал себе кофе.
— Будешь что-нибудь?
— Воздержусь. Не пугайте меня, Григорий Степанович, что с Лизой? Где она? Она в порядке?
— Если то, что осталось от моей жизнерадостной девочки можно так назвать, то да… в порядке. — Он так стиснул зубы, что скулы побелели, я нехотя, непроизвольно, отодвинулась от стола.
— Что-то серьёзное? — Спросила шёпотом, внутренне холодея от его слов, от его напряжения, от всей ауры беды и опасности.
— Её изнасиловали. Трое отморозков, затолкали в машину у дверей одного из клубов, несколько дней издевались, а потом просто выбросили в подворотне. — Сухо и скупо на эмоции произнёс он, и именно от этого мне стало жутко. От того безразличия, которое просто напрашивалось, от той боли, которая за ним скрывалась, и от всей горечи, которая буквально кричала о себе. Неприятная дрожь прошлась по всему телу, заставляя неосознанно кутаться в меховое пальто, висящее на спинке стула. — Она выглядела так, словно по ней бульдозер прошёлся, Галя. Ни одного живого места. Да я её просто не узнал! — Прокричал он, закрывая лицо ладонями, а я вздрогнула, тут же руки на живот положила, пытаясь закрыться, отгородиться, отдышаться.
— Григорий Степанович?.. — Тронула ледяную ладонь, которая с тяжестью опустилась на стол.
— Нет, я пережил, правда. — Было чувство, что он оправдывается. — Это ведь давно было, словно в прошлой жизни. Осенью ещё, Лиза тогда как с цепи сорвалась, так и напрашивалась на неприятности. На работе практически не появлялась, всю ночь по клубам, по барам, я даже не знал, с кем она ночует… — Горько ухмыльнулся. — Валера тоже недолго выдержал такой жизни. Ты ведь помнишь Валеру?
Я, не задумываясь, кивнула, Григорий Степанович повторил моё движение, только совсем безжизненно, слишком безразлично.
— Он и сам объяснить не мог, что с ней происходит, и однажды просто сказал, что устал. Что ему жена нужна, а не блудливая шлюха. Лиза тогда рассмеялась ему в лицо, кричала, что он ей сто лет не нужен. Ты не подумай, — кинул на меня торопливый взгляд, — при мне всё было, не придумываю ничего.
— Мне Лиза сказала, что это он её бросил…
Зачем-то добавила я, наверно просто не знала, как реагировать и что говорить. Не было у меня нужных слов.
— Это уже потом она его во всём обвинила. Потом… честно, я не знаю, когда её упустил. Дома пытался запирать… Бесполезно всё.
— Извините, если что не так, я действительно не знала…
— Это ты меня прости, — похлопал он меня по ладони, которая так и лежала по центру стола, я её одёрнула, но Григорий Степанович понял. — Наверно чем-то подобным всё и должно было закончиться. Только, — он поглубже вздохнул, — только…
— Не нужно…
— Знаешь, а мне ведь даже не с кем поговорить. Оказалось, что кроме тебя у неё и друзей-то не было. Так…
— Всё образуется, вот увидите…
— Ты просто не видела её сейчас. Вот, две недели как из больницы забрал. Честно, даже не знаю, что и делать…
— Так плохо?
— Она как не живая. Ни с кем не разговаривает, врачи говорят, что это психологическое, ведь говорить она может. Это тогда, сразу, вместо крика только рот открывала и беззвучно плакала… Не узнавала никого. А когда появились силы сопротивляться… Она даже не понимала, что уже всё закончилось, что больше её никто не обидит, словно и не видит перед собой ничего. Брыкалась, выкручивалась из рук, падала на пол, сбивая только зажившие колени в кровь. Врач говорил, что внутри всё отбито, она практически инвалид. Практически…
— Но ведь есть реабилитация… медицина… сейчас такой уровень.
— Только при условии, что есть желание. — Пожал он плечами и уголок губ дёрнулся, словно пытался поползти вверх. — А она не хочет. Не может терпеть эту боль…
— Знаю, я вряд ли пойму, но могу зайти к вам. Просто поддержать!
— Не стоит, Галь. Не нужно. Иногда она бывает агрессивна, сиделки не справляются, поэтому дома круглосуточно дежурит санитар… В твоём положении это просто небезопасно.
— Но ведь нельзя оставлять так!
— Не думай, я не сдался. — Улыбнулся Григорий Степанович. Практически как раньше. — Просто сейчас очень сложный период. Мы готовимся к пластике, нужно время, нужно терпение, Лиза, правда, отказывается. Только я её не слушаю.
— Ей тяжело, это нормально. Нужно найти хорошего психолога. Я хожу на курсы, там есть группы и для жертв пострадавших от насилия. Это помогает. Помогает не бояться.
Пытаясь подавить своими эмоциями апатию Григория Степановича, настаивала я, подпрыгивая на месте от досады.
— Она не хочет. Она закрылась в себе. Врач говорит, что Лиза ещё не готова, что ещё очень рано… не знаю.
— А их поймали? Тех, кто это сделал? — Вдруг пронзила меня отвратительная мысль. — Их ведь наказали, так?
— Никто ничего не видел, Галя. Никто. Ничего. Не видел. — Словно заученную фразу повторил он. — Или просто не хотел видеть. — Добавил устало и вздохнул.
— Но это не правильно, нужно бороться! Чтобы Лиза знала! Чтобы… — Задохнулась я потоком воздуха и закрыла рот, пытаясь перевести дух, но Григорий Степанович достаточно жёстко и категорично покачал головой, опустил веки.
— Я не знаю, что это значит, но иногда, во сне, она говорит… шепчет одно и тоже слово: «Я заслужила, я заслужила…». И мне страшно Галя, потому что она винит в этом себя. Не тех животных, которых ошибочно считают людьми, а себя, понимаешь?!
— Не знаю! — Я отклонилась к спинке стула, нервно притянув ноготь к губам. — Давайте, ну, я не знаю… устроим ей эмоциональную встряску! Соберёмся все вместе, чтобы она понимала, что не одна. Лиза просто запуталась в своей обиде, в этом унижении. А мы соберёмся вместе. Я Валере позвоню, уверена, он не откажет. Антон, Дина, Марина…
