— Черт…. Ксюша, я не хотел.
— Не подходи.
Поднимаюсь с пола и бегу наверх. Влетаю в комнату и судорожно начинаю искать переноску для Феньки. Ничего не вижу, слезы застилают глаза. Бросаю все и просто хватаю бедную кошку на руки. Спускаюсь по лестнице, пытаюсь пройти мимо отца.
— Ксюша, постой. Прости меня. Ну куда ты пойдешь?
— Это уже не твое дело. Создавай новую ячейку общества.
Выбегаю из дома, ничуть не жалея. Сажусь на переднее сиденье.
— Поехали, Марин.
— Такое ощущение, что за тобой черти бежали.
— Бежали, да не догнали.
— Я так понимаю, ты встретилась с отцом? — Марина смотрит на меня и застывает. Резко тормозит. — Что с твоим лицом?!
— В смысле?
— У тебя кровь. Посмотри. Да отпусти ты эту кошку.
Фенька сама спрыгивает с моих рук. Смотрю в зеркало и замечаю кровавый след на скуле. Видимо, это след от папиного кольца.
— Это папа меня ударил. Марин, поехали, пожалуйста. Что было, то было. Давай не открывать эту тему.
Марина больше ничего не говорит, молча заводит двигатель, и мы уезжаем.
Обустройство новой комнаты и раскладывание вещей не дает скатиться в слезы и уныние, на это просто нет времени. Я не задумывалась о том, что будет через месяц, и куда я денусь. Решила жить здесь и сейчас, причем счастливо. Только решить и совершить-это разные вещи. Воскресенье началось с жуткой головной боли и температуры. А к вечеру прибавился и кашель, плюс саднящая щека. Состояние хуже некуда.
— Ксюш, давай я позвоню моему другу, ну тому, который тебя в чувства приводил?
— Зачем? — только его мне не хватало.
— Ну, он хоть послушает тебя, ты так кашляешь, как будто легкие выплевываешь.
— Не надо. Я просто отлежусь.
— Ну как знаешь.
Как потом выяснилось, Марина все же позвонила своему знакомому врачу. В тот же вечер она потчевала меня всеми возможными лекарствами и морсами. Однако, судя по моему состоянию, лечение оказалось неэффективным. Утро понедельника встретило меня ничуть не лучшим состоянием, напротив, казалось еще немного, и я помру. И хоть моя голова была не способна на глубокие мыслительные процессы, из коридора я отчетливо слышала голоса.
— Спасибо, что снова приехал.
— От тебя одни убытки. С Машей продинамила, еще и девочку твою лечи.
— Ну прости. Я дала ей все, что ты сказал, но мне кажется, ей только хуже. Кашляет как туберкулезница и температура не сбивается.
— Пошли уже.
Боже, только не он. Я точно чокнутая, но не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии и тем более мое побитое лицо. Быстро кутаюсь в одеяло с ног до головы.
— Ксюша, просыпайся, — Марина дергает одеяло на себя. — Нужно послушать твои легкие.
— Не надо мне ничего слушать. Я в порядке. Уйдите, — вновь натягиваю на себя одеяло и захлебываюсь в очередном приступе кашля.
— Ксюша, прекрати. Тебя только послушают.
— Нет! Мужик меня осматривать не будет, вызови врача женщину.
— Ты в своем уме?
— Марина, оставь ее в покое. И вызови ей уже педиатра. До взрослого врача она не доросла.
— Сережа, подожди, — слышу, как Марина выбегает за врачом. Сережа значит… Как-то не уловила я его имя в прошлый раз.
— Девочка у тебя неадекват, вызывай ей участкового. И судя по симптомам, светят ей как минимум антибиотики в задницу.
— Думаешь все так серьезно?
— Не думаю. Вижу. Все, мне некогда. Звони если что.
Последующие события и дни помню плохо. От вызова врача в тот день я отказалась, но во вторник Марина все же вызвала эскулапа. Молодая женщина врач осмотрев меня, не раздумывая, сразу отправила в больницу. На тот момент я и не сопротивлялась, казалось еще чуть-чуть и отправлюсь к маме. Три дня провела в отделении интенсивной терапии. Наверное, это одно из худших воспоминаний: безумное количество капельниц, вокруг люди с трубками, пищащие приборы. На четвертый день меня перевели в общую палату, счастью моему не было предела. Марина носилась со мной как с младенцем. Кому-то покажется ненормальным, но все, о чем я мечтала, это помыться. Как только я увидела себя в зеркале, я даже немного очухалась. Бледная как моль, правда, из картины чуток выбивался великолепный синяк желто-фиолетового оттенка на щеке, с не менее прелестной ссадиной, но и это полбеды. А вот мои некогда шикарные волосы превратились в стоячее гнездо, причем было ощущение, что в этом самом гнезде завелись обитатели животного мира… ну или насекомого царства. Я в этом не разбираюсь. Одно я знала точно — мне нужно помыться. Врачиха, как цербер запрещала мне даже подходить к душевой, благо в вечернее время бдить меня не могла, ибо дом никто не отменял. Не знаю, может она чувствовала, что мне туда идти противопоказано не по болезни, а просто берегла мои нервы от вида «душевой», однако история об этом умалчивает. Ближе к вечеру мне таки удалось посетить это поистине уникальное место: обшарпанный кафель на стенах, зеленый потолок и это отнюдь не краска, а плесень, увы, неблагородных кровей. Конечно, не обошлось и без паутины. Но самым интересным оказался душ, ну или то, что на него похоже: присобаченная к стене ржавая штуковина. По-видимому, люди особо не утруждались выключением оной самой, так как толку от включения или выключения не было, результат был один- маленькая струйка воды. Одна моя нога ступила, другая долго сопротивлялась, но было еще гнездо, упорно требующее его распустить. Я честно пыталась не прикасаться ни к чему, ибо это не райское наслаждение и песенки как в рекламе петь я не собиралась, ровно, как и дарить моей коже роскошное сияние, ну или что там они дарят. Но подарок я все же получила. Наверное, нужно было мыться с закрытыми глазами, а не пялиться по сторонам, может тогда я бы не увидела падающего на меня таракана. Но, увы, рыжий захотел стать замеченным. Как-то с детства повелось, что я не люблю рыжих людей, гадкие они какие-то, а тараканы и подавно. Ору и дергаюсь как припадочная, все завертелось так, что “душ” я случайно выдернула, поскользнулась и шмякнулась на колени. И вот сижу я одна на коленях, ибо таракан смылся в канализацию, почти счастливая, гнезда нет, голос благодаря таракану прорезался, ну подумаешь, чуть коленки болят. Зато чистая. К сожалению, скрыть свое пребывание в душе не удалось. Своими воплями я разбудила медсестер и ближайших соседей, ну и, конечно, сломанный душ не мог остаться незамеченным. Естественно, моя любимая докторица об этом узнала, отчитала как школьницу и запретила приближаться даже к раковине. О фаянсовом друге тактично промолчала.
Единственное, чего мне хотелось после расправы с гнездом и душем, так это домой. В общем-то, куда угодно, главное не здесь. Полуживые бабки в палате начали на меня странно коситься, можно подумать они мылись в этом душе. Им вообще меня благодарить нужно, ибо душ поменяли на приличный, и сами бабуськи из лежачего положения перекочевали в полусидячее. Видимо мой истеричный крик оказал на них целебное действие, но старшее поколение оказалось неблагодарным. Кое-как терпела их взгляды и наконец, на пятый день пребывания в этом дурдоме, мне удалось выбраться подальше от палаты. Сил, если честно, было мало, но очень хотелось сменить обстановку и, конечно, вдохнуть свежий воздух. Никогда не любила весну, никаких птиц и природы я не замечала, да и мамы весной не стало. А вот сейчас смотрю на улицу, чистое небо и словно никогда этого не видела раньше. То ли болезнь действует, то ли что-то поменялось, но сейчас мне безумно нравится то, что я вижу. Руки так и тянутся рисовать.
