А с 1969 г. начался спад. В своей книге Эдуард Анатольевич признает, что нередко с языка у него срывались слова, о которых приходилось жалеть. Что ж, бывает. Еще зимой произошел какой-то неприятный разговор между Стрельцовым и Ивановым, бывшим в то время старшим тренером «Торпедо». На вечеринке по случаю окончания сезона и Нового года Иванов пригрозил, что в наступившем году будет нещадно гонять своих подопечных. Стрельцова эти слова почему-то задели. Возможно, потому что он был старшим в команде, а может быть, потому что и сам понимал: физическую форму он вряд ли вернет, так стоит ли сосредотачиваться в 32 года на физической подготовке, не напрасный ли это труд. Иванов же не раз упрекал бывшего партнера, что тот погрузнел и вообще выглядит неважно. Но Стрельцов ничего не хотел менять и был уверен, что его сильные стороны в другом – у него был опыт, была техника, был свой стиль. Поэтому, когда Иванов пригрозил в новом сезоне гонять всех и вся, Стрельцов вспылил и в ответ заявил, что без игроков тренер вообще ничего собой не представляет. Вот игроки возьмут, да и встанут в игре, а спрос будет с тренера, и что тогда?..
Но дело было не только в том, что отношения с Ивановым стали совсем другими, нежели в годы совместных атак. То, из-за чего Якушин отчислил Стрельцова из команды, стало раздражать и В.К. Иванова. Если раньше так называемые «нарушения режима» не особенно сказывались на игре Стрельцова, то с годами все стало иначе. Понятно, что почти пять лет, проведенные в лагерях, не могли не сказаться на здоровье. И просто так прийти и заиграть с перепоя уже не получалось. М.И. Якушин считал, что само по себе умение играть не пропадает, но качество игры зависит от физического состояния игрока. А это значит, что поддерживать форму нужно постоянно, «серьезно тренируясь и строго соблюдая режим».
А.П. Нилин, проводивший в те годы много времени с футболистами, отмечает, что к 1969 г. нарушать режим Стрельцов стал откровенно, даже на сборы к положенному сроку он порой не являлся. Тогда помощники В.К. Иванова отправлялись за ним домой и привозили в любом состоянии на базу «Торпедо» в Мячково. Там его выхаживали и выталкивали на поле. Никто уже не удивлялся такому положению вещей. Вот только играть после всех этих «нарушений режима» становилось все тяжелее. Да и сам Стрельцов отяжелел, плоскостопие заявляло о себе все настойчивее, нарушенный обмен веществ, геморрой и прочие благоприобретения сковывали активность. Нападающий становился все менее пригоден к нападениям. В сезоне 1969 г. он участвовал в одиннадцати играх из тридцати шести и не забил ни одного гола. Биографы связывают окончание его карьеры с тяжелой травмой – разрыв ахиллесова сухожилия в таком возрасте едва ли можно вылечить бесследно, да и лечение занимает не один день – после травмы Стрельцов вышел на поле только 18 апреля 1970 г. После такой травмы многие в футбол уже не возвращаются.
Эдуард Анатольевич пишет, что неудачи начались не с травмы, да и «ахилл» в августе 1969 г. он порвал, выступая уже за дубль. Значит, из основного состава «Торпедо» тренер предпочел вывести центрального нападающего до травмы. В одном интервью 1995 г. газете «Спорт-Экспресс» вдова Стрельцова рассказала, что покинуть команду в 33 года его вынудили, что он хотел и мог бы еще играть. Но, пожалуй, в этом вопросе стоит довериться тренерам. Неспроста Якушин считал, что первая помеха большой игре – не возраст, но отношение к своим обязанностям, к дисциплине и режиму. Лев Яшин доиграл и до 40 лет. Стрельцов же, как мы знаем, был человеком крайне недисциплинированным, да и запас хорошего здоровья, позволяющего спортсмену выступать после 30 лет, у него был значительно меньше, чем у коллег. И то, что забивать он перестал, говорило как раз об истощении этого ресурса, о том, что какая-то невидимая нить, связывавшая его с игрой, оборвалась. Он ощущал себя нелепо – его то ставили в игру, то оставляли в запасе. Из-за этой нелепости, неловкости хотелось уйти, но уйти он не мог. Былая уверенность в себе исчезла, игра не шла, его не гнали, но и радости, заинтересованности не выказывали. Он старался не показывать отчаяния, изображая равнодушие и страдая от собственной неестественности. Отношения с Валентином Ивановым испортились, оба начали раздражать друг друга. Стрельцов считал, что не доиграл, что еще может быть полезным, но Иванов, возможно, вспоминал себя, когда ему – совершенно здоровому – ни с того ни с сего вдруг настоятельно предложили уйти. Было тяжело, горько, но уйти пришлось. А что Стрельцов? Играет хуже – за сезон ни одного гола, стал болеть, спивается, но уходить из футбола не намерен. Прямо Иванов не говорил, но и на сборы не позвал. Когда Стрельцов спросил, приезжать ли ему, предоставил самому решать: «Как хочешь…»
Вот и все. Еще недавно он держал в руках Кубок страны, а сегодня… Стрельцов писал о бывших игроках как о жалком зрелище, когда они, не умея найти другого занятия, никак не расстанутся с командой, со стадионом, появляясь незваными, словно просители или бедные родственники. Стрельцов сразу решил, что в такой роли он не покажется на поле. Жил он теперь в центре Москвы, рядом с Курским вокзалом – на Верхней Сыромятнической улице. Так что с бывшими партнерами мог и не пересекаться. Чтобы занять себя, отвлечься от неизбежно навалившейся тоски, решил учиться. Начал ездить в Малаховку, где находился филиал Смоленского института физкультуры. Учиться ему не нравилось, так что учиться пришлось Раисе Михайловне. Зато появилась возможность бывать на людях, а это помогало рассеяться, не думать о грустном.
В команде он появился только в 1973 г. За это время успел привыкнуть к новому положению, много передумал и воспринимал все гораздо спокойнее. После его ухода старшим тренером команды был В.А. Маслов, но в августе 1973 г. решено было тренера заменить. Пригласили и Стрельцова, чтобы посоветоваться. Конечно, решение приняли бы и без него, но потом выяснилось, в чем дело, почему о нем вспомнили. Стрельцов предложил кандидатуру В.К. Иванова и тут же получил предложение стать вторым тренером. Стрельцов надеялся, что они сработаются, как в прежние времена. И действительно, все начиналось не так уж плохо. Но очень скоро Стрельцов понял, что в тренерский состав родной команды в отличие от игрового он не вписывается. Быть в полной зависимости от кого бы то ни было он не мог, соглашаясь на работу второго тренера, он имел в виду пользу, которую мог бы принести игре команды. Но его привлекали как администратора, как дядьку, надзирающего за несмышлеными мальцами. Он не распространялся на эту тему, но впоследствии, уже после смерти Стрельцова, его вдова рассказала, в чем было дело. Сейчас создается впечатление, что Раиса Михайловна недолюбливала Иванова. Возможно, сказалась обида – отношения между Стрельцовыми и Ивановыми складывались непросто. Сначала, когда только Валентин познакомился в Мельбурне с гимнасткой Лидией Калининой, Стрельцов его выбор не одобрил. Когда Иванов и Калинина решили пожениться, Стрельцов не считал нужным скрывать свою антипатию к избраннице друга, заверяя того, что он достоин лучшей партии.
Зато когда он женился на Раисе, пришла очередь Ивановых выражать свои взгляды. Дело в том, что Раиса Михайловна работала в ЦУМе, а в советское время отношение к торговым работникам было не самым уважительным. «Торгаши», как их тогда называли, воспринимались почти как мафиозная организация. Собирательный образ торгового работника тех лет – дама плотного телосложения, обильно накрашенная и увешанная золотыми украшениями, невозмутимая и наглая, некультурная и горластая, способная довести до обморока любого покупателя. Само собой разумеется, что не все служители прилавка выглядели и вели себя именно так. Но кто же будет вникать? Потому на стрельцовскую избранницу Ивановы смотрели с плохо скрываемым предубеждением. А Раиса Михайловна сразу это почувствовала. К тому же уловила, что между мужем и Валентином Ивановым той прежней дружбы давно нет.
