К Фурцевой мы еще вернемся, когда подробнее остановимся на мифе о Стрельцове и о различных версиях, выдвигаемых мифотворцами. Пока нам нужно предельно объективно рассмотреть события 1957 г. и убедиться, кто же был виноват в нападках на центрфорварда: тайные недоброжелатели или, может быть, кто-то еще.
Алла Деменко вспоминала, что в начале января, когда Эдуард уже вернулся из Мельбурна, они рассказали торпедовскому вратарю Альберту Денисенко, что собираются пожениться. И вскоре вся Автозаводская знала об их планах. Софья Фроловна пришла в ярость: все вокруг только и говорят, а мать родная слыхом не слыхивала! Так разобиделась Софья Фроловна, что даже поссорила молодых. Все, кто знал Эдуарда Стрельцова, все в голос утверждали: влияние на него матери было огромным. Врач команды «Торпедо» С.Ф. Егоров рассказывал, что, по его мнению, Стрельцова испортили во многом большие деньги. Он считает, что и на Софье Фроловне внезапно свалившееся благополучие сказалось не самым хорошим образом. Так, Егоров уверен, что мать была против женитьбы Стрельцова, потому что Алла происходила из простой и малообеспеченной семьи. А Софье Фроловне было бы желательно породниться с людьми посолиднее. Егоров постоянно общался со всеми своими подопечными и не раз бывал дома у каждого игрока. Стрельцова, пожалуй, он опекал особо, тем более что к 1957 г. центральный нападающий «Торпедо» стал все больше выпивать и дебоширить, не ночевал дома, порывался уйти от матери.
Егоров провел с Софьей Фроловной не одну беседу, прежде чем убедил строптивую женщину, что сыну, особенно в его положении, было бы лучше жениться; что Алла Деменко – замечательная девушка, что они любят друг друга и что если не мешать им, они непременно будут счастливы. Наконец Софья Фроловна уступила и согласилась на женитьбу сына.
Алла всего этого не знала. Она объяснила себе исчезновение Эдика захватившим его «звездным гулянием» после Олимпиады. Жених действительно пропал надолго, и только в апреле на работу Алле (не поступив в институт, она работала на заводе «Стальмост» в отделе главного конструктора) вдруг позвонила Софья Фроловна и объявила, что Эдик хочет пойти с Аллой на балет на льду. В Москве как раз проходили гастроли Венского балета на льду. Дальше произошел примерно такой весьма показательный диалог:
Алла: А где же сам Эдик?
Софья Фроловна: Да вот он, рядом стоит.
Алла: Что же он, не может говорить?
Софья Фроловна: Даю, даю ему трубку!
Затем воцарилось молчание, нарушенное Аллой, сказавшей неизвестно кому, что согласна, и поинтересовавшейся, куда ехать. На что голос Эдика в трубке ответил: «Приезжай сначала к нам».
Алла отправилась на Автозаводскую, откуда они с объявившимся женихом поехали смотреть балет. Он, как и в детстве, не извинился за то, что, сделав предложение и получив согласие, пропал на три месяца. Но она и так уже все простила.
После этой встречи он снова уехал, и в следующий раз Алла увидела его только в мае. Вспоминая о тех временах, она признавалась, что вела себя легкомысленно, что будь она чуточку серьезнее, то поостереглась бы и не стала бы торопиться с замужеством. Стоило присмотреться к жениху, тем более что «слухи про него доходили неважные». Но она была влюблена и не хотела думать о неприятном.
Что же это за слухи? 7 марта 1957 г. в газете «Московский автозаводец» появился фельетон «Головокружение», посвященный Эдуарду Стрельцову, устроившему незадолго до того пьяный дебош во Дворце культуры ЗИЛа. К слову, о Стрельцове, чье пристрастие к спиртному становилось все более заметным, корреспонденты «Московского автозаводца» уже не раз порывались написать. Но всякий раз руководство останавливало журналистов, как-то невнятно объясняя нежелание бороться с пьянством. Когда же фельетон все-таки вышел, реакции на него ни со стороны «Торпедо», ни со стороны героя публикации не последовало.
Конечно, поклонники Стрельцова скажут, что заговор уже плелся, травля набирала обороты, а потому и появился злосчастный фельетон. Однако жизнь ни тогда, ни сейчас не вращается вокруг одного человека. И борьба с пьянством в СССР велась (хоть, может быть, и безуспешно) по всей стране. Причем пресса играла далеко не самую последнюю роль в этой борьбе. В советской публицистике теме пьянства уделялось особое место. Почти в каждом издании, публиковавшем карикатуры, можно было найти изображения пьяниц с забавными подписями. Поэтому нет ничего удивительного, что сотрудники не самого крупного издания столицы тоже хотели включиться в антиалкогольную кампанию – на то они и журналисты. Тем более перед глазами всегда был подходящий пример. А в ту пору Стрельцов близко сошелся с Михаилом Огоньковым – игроком «Спартака» и коллегой по сборной. По свидетельству всех, кто знал Огонькова, влиял он на младшего приятеля не лучшим образом. Другой футболист сборной – Анатолий Исаев – в интервью «Советскому спорту» рассказывал, что «хорошо знал, как могут вести себя Эдик Стрельцов и Миша Огоньков даже после одной рюмки водки», поэтому был против, чтобы Борис Татушин проводил с ними свободное время. Значит, Огоньков дурно влиял на Стрельцова, вместе они дурно влияли на Татушина. Невольно задаешься вопросом: а кто испытал влияние всех троих? По воспоминаниям складывается впечатление, что Огоньков – главный злодей советского футбола, злой гений сборной СССР, где собрались не здоровые парни, а кисейные барышни, которых всей страной необходимо было ограждать от пагубы порока.
Кстати, старший тренер «Спартака» в 1955–1959 гг. Н.А. Гуляев подтвердил и головокружение игроков своей команды. Оказывается, «зазнался» не один Стрельцов: «после победы на XVI Олимпийских играх нескольким игрокам нашей команды <…> было присвоено звание Заслуженных мастеров спорта. Они были награждены орденами. Все это вскружило голову игрокам, и появилось большое зазнайство», – так отозвался Гуляев о спартаковцах, приятелях Стрельцова.
О совместном времяпрепровождении Стрельцова с Огоньковым наслышаны были многие. Как-то раз в 1957 г. к старшему тренеру «Торпедо» В.А. Маслову пришел Слава Метревели и рассказал, что к ним в заводское общежитие заявился пьяный, без ботинок Стрельцов и не желает идти домой. Обратились к Егорову, который поехал к Софье Фроловне выяснить, что там случилось. Егоров и раньше призывал Софью Фроловну не держать дома спиртного и не выставлять сыну бутылки. Видимо, она последовала совету врача, потому что, когда парочка друзей в компании неизвестной молодой дамы заявилась домой к Стрельцову и не нашла там желанного угощения, Эдик, осерчав на мать, в носках убежал из дома. Однако Огоньков со своей дамой не последовал за приятелем, а расположился на кровати Софьи Фроловны. Когда же явился Егоров и предложил Софье Фроловне выдворить непрошеных гостей, она испугалась, что Эдик может обидеться, и предпочла оставить все как есть. Огоньков потом объяснял свое поведение тем, что не мог оставить мать Стрельцова одну, после того как сам Эдик куда-то скрылся. Об этой навязчивой опеке Огонькова торпедовцы сообщили руководству «Спартака» в надежде, что воспитательная работа будет проведена. Однако они здорово ошибались.
Впрочем, и со Стрельцовым уже ничего не могли поделать. И когда к нему взывали, чтобы он изменился, то в ответ получали угрозу уйти в «Спартак», куда Стрельцова действительно приглашали. И завком, и партком, и райком комсомола и партии не раз и не два обсуждали поведение Стрельцова, его дружбу с Огоньковым и заметные уже всем последствия этого приятельства. Но Стрельцов, обычно молчавший на таких мероприятиях, как-то на завкоме заявил: «Отстаньте от меня, мне все это надоело, делайте со мной, что хотите». А хотели только одного: чтобы пить перестал.
