Счастливчик снова закрыл глаза и отдался пению, теперь его голос звучал яростнее, чище и выше, чем раньше, и вскоре ответная песнь зазвучала в его ушах: на его призыв откликнулась та самая огромная призрачная собака, что так резво бежала меж стволами густого-густого леса…
Счастливчику казалось, будто он может петь вечно. Всесобаки были внутри него — и он был среди них, он вошел в их стаю, вскочил в тьму, окружавшую их…
Но постепенно, медленно, Великая Песнь стихла и оборвалась, а призрачные собаки растаяли в темноте. Счастливчик вряд ли мог бы сказать, когда именно это случилось, но вот он открыл глаза, встряхнулся — и почувствовал, будто очнулся от сна, от которого совсем не хотел просыпаться. Чувство кровной преданности все еще бурлило в его жилах, он испытывал неодолимую, необъяснимую близость к каждому члену стаи. Все прежние чувства — обида, стыд, гнев, унижение — были забыты. Он был в кругу братьев и сестер, товарищей по борьбе и охоте, и он никогда не покинет их, никогда не уйдет, никогда…
Но и это чувство стало стремительно угасать, и все-таки сила стайного духа была такова, что след ее остался в сердце и памяти Счастливчика. Теперь он понял, что связывает этих собак, что удерживает их вместе, несмотря на суровость и жестокость стайной жизни. Впервые в жизни он понял, о чем говорила ему Лапочка.
Оглушенный эхом Великой Песни, Счастливчик медленно побрел в палатку патрульных, где зевающие Стрела и Хромой уже описывали ритуальные круги перед тем, как лечь. Их устланные листьями подстилки лежали возле самого входа на поляну, и Счастливчик знал, что никакой враг не сможет прорваться в лагерь, который охраняют Стрела и Хромой. Они были настоящими патрульными, они сторожили и берегли сон товарищей, их уши всегда стояли торчком, их глаза сияли в темноте…
Свирепая уверенность разлилась по жилам Счастливчика: он тоже был патрульным, он тоже был стражем, а значит, никакой враг не посмеет прорваться через него к предводителю, к вожаку, к его стае и щенкам! Никто никогда не посмеет…
Он лег, положил голову на лапы и замер, ловя чуткими ушами ночные звуки и глядя на тихий овраг. Там, в уютной ложбинке, находилось спальное место Альфы. Полуволк спал там, рядом с Лапочкой, и его огромный хвост лежал рядом с ее изящной мордой…
Постепенно какое-то другое чувство, совсем не похожее на преданность и бойцовую ярость, стало пробираться в сердце Счастливчика. Нет, не любовь к стае подняла дыбом шерсть на его загривке, и не верность предводителю растянула его губы в зловещем оскале…
Это был жестокий укус ревности.
Глава XII
Зубы, клыки, пасти, щелкают, рвут…
Визгливый лай и визг раненых собак…
Боевой рык, с которым клыки впиваются в мясо.
Два призрачных вожака с ненавистью рычали друг на друга, бросая свои стаи в бой, чтобы рвать и убивать… И стаи беспрекословно повиновались, они набрасывались друг на друга, сбивали с ног, бросали вниз, на Собаку-Землю. Острые клыки впились в ухо Счастливчика, рванули, разорвав до самого черепа. Но когда он обернулся, чтобы броситься на врага, то увидел перед собой только тьму и почувствовал лишь брызги крови на морде. Сражаться было не с кем и меряться силой тоже было не с кем.
Перед ним был лишь клокочущий вихрь ярости…
Собачья Гроза.
Счастливчик проснулся с испуганным рычанием. Оказалось, что щелкавшие и кусавшие зубы ему не приснились. Это Хромой будил его. Он устало растянулся на земле рядом со Счастливчиком, вздохнул.
— Вставай, Счастливчик! Твоя очередь сторожить.
Счастливчик встал на подгибающихся лапах. Сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться и прогнать страх. Не было никакой битвы, никаких убийств и смертей. Вокруг него стоял все тот же лес, темнела все та же уютная низинка, в которой он ночевал вот уже пять бессолнечниц. В лесу было тихо-тихо, только ветки еле слышно шелестели под ветром да шуршала дичь в траве.
— Иди же, Счастливчик! — взмолился Хромой. — Я спать хочу!
Счастливчик потянулся, отряхнул шерсть и уступил свое место Хромому, который с усталым вздохом вытянулся на подстилке.
— Я еще никогда не нес стражу один. Ты уверен…
— Бета говорит, ты готов. Она сказала, что ты теперь все знаешь и сможешь доказать свою верность стае. — В голосе Хромого прозвучало искреннее одобрение. — Она говорит, что доверяет тебе. А коли Бета тебе доверяет, значит, ты нас не подведешь.
Счастливчик не смог сдержать довольного ворчания.
— Где мне патрулировать? И кто со мной пойдет?
— По ночам мы ходим в патрулирование по одному, — объяснил Хромой. — Обойди лагерь, да гляди в оба, нет ли чего опасного. И еще запомни, что не надо подолгу стоять на одном месте, лучше все время двигаться.
Все еще слегка отупевший после сна, Счастливчик поплелся к выходу из лагеря. Он страшно устал, но был благодарен Хромому за то, что тот разбудил его от жуткого кошмара. Не говоря уже о жаркой гордости, опалившей его, когда он услышал о словах Лапочки. Она считает его достойным доверия! Счастливчик прожил в стае целых четыре дня, но впервые удостоился чести в одиночку охранять своих товарищей.
Он ни за что их не подведет!
Стая может на него положиться.
Но не успел Счастливчик подумать об этом, как в животе у него тоскливо засосало. Он едва не забыл об истинной цели своего нахождения в здесь. Каждый вечер Великая Песнь все сильнее овладевала его непокорным сердцем, все крепче привязывала его к дикой стае. Просыпаясь каждое утро, Счастливчик со стыдом и отвращением вспоминал свой ночной восторг и могучий зов, певший в жилах. Как просто, оказывается, забыть себя, потеряться, раствориться в стае — почувствовать, как твоя собственная кровь поет хором с остальными, призывая стать диким, стайным, преданным.
Но с каждым утром этот стыд становился все слабее.
«Нет!» — гневно напомнил себе Счастливчик. Он не был частью этой стаи! Он был на задании, и теперь пришло время выполнить его. Когда еще ему представится более удачная возможность тайком улизнуть из лагеря и выдать Белле все слабые места стаи? И вообще, он сейчас уйдет и больше не вернется обратно.
Никогда.
А дикая стая, возможно, никогда не догадается, кто ее предал.
Счастливчик остановился и бешено отряхнулся. Что с ним такое? Почему он подумал так? Откуда взялась эта печаль, это тоскливый холодок в животе? Какое ему дело до этих собак? Так-то оно так, но Хромой и Стрела будут скучать о нем в патрулировании… Хромой, наверное, станет гадать, что с ним случилось… Ничего, они скоро его забудут! А он больше никогда их не увидит, так что печаль быстро пройдет…
