Закончив обдумывание тактики ведения тяжелых пациентов, Данилов начинал «сеансы психотерапии», так его общение с пациентами называла доктор Мальцева, и спасибо, что так, а не как-нибудь хуже.
Удушье — пугающее состояние. Испытывая нехватку воздуха, человек впадает в панику. Даже тот, кто внешне спокоен, в глубине души паникует. Вдобавок, вокруг ходят не обычные люди, а какие-то условные «инопланетяне» в комбинезонах, очках и респираторах. Пациент, который находится на инвазивной «трубочной» вентиляции, усыпляется, потому что с трубкой в трахее в сознании лежать очень тяжко, а при неинвазивной «масочной» вентиляции пациент пребывает в сознании, все видит, все слышит и все понимает… И, конечно же, сильно нервничает. Хорошо бы вколоть ему что-нибудь успокоительное, да вот беда — практически все успокаивающие и усыпляющие препараты оказывают угнетающее воздействие на дыхательную функцию. Когда в трахею вставлена трубка, тут уж, как говорится, деваться некуда, да и дыхание уже получается полностью искусственным, насильственным, осуществляемым аппаратом. А «масочники» дышат самостоятельно. В плане отдаленных последствий «масочная» вентиляция предпочтительнее «трубочной» — меньше проблем решать приходится, но «масочники» требуют больше внимания. С ними нужно поговорить, приободрить, сказать что-то обнадеживающее, анекдот рассказать, наконец. Перспективы пациентов зависят не только от их физического состояния, но и от психического. Иной раз дело доходило до того, что пациент срывал маску, вскакивал и пытался куда-то убежать. Во избежание подобных случаев Данилов советовал сотрудникам побольше общаться с пациентами и всячески их успокаивать, а сам подавал пример. Когда же однажды доктор Пак сказала про пациента: «Я его перевела с маски на трубку потому что он меня достал», Данилов с несвойственной ему резкостью ответил, что при повторении подобного он переведет Пак в приемное отделение, потому что она его тоже достала. Трубка в трахее — это всегда травма, а естественное дыхание с добавлением кислорода более благоприятно, чем искусственное… Если же ты, ради своего спокойствия, готова причинить пациенту ненужный вред, то иди-ка куда подальше — в приемный покой или куда-то еще.
Общение с пациентами осложнялось тем, что почти все они лежали на животе, в так называемой прон-позиции, относительно которой вот уже сорок с лишним лет шли споры — улучшает она насыщение крови кислородом или нет? Считалось, что улучшает, но вот научное объяснение этого улучшения подвергалось критике. Великий и ужасный коронавирус расставил все по местам — пациенты с выраженным поражением легких сами выбирали положение лежа на животе, потому что так им было легче дышать.
Стоя с тем, кто лежит на животе, разговаривать неудобно, поэтому Данилов брал стул и присаживался рядом с койкой. Если посмотреть со стороны, то впечатление было странное — работа кипит, все заняты делом, а заведующий отделением пациентам байки травит. Но смотреть со стороны было некому. Руководство предпочитало не соваться в реанимационные отделения, в которых коронавирусы властвовали безраздельно. Даже в защитном обмундировании начальству в Зоне было неспокойно. Непосредственный начальник Данилова — заместитель главного врача по аэр Бутко — появился в Зоне только в первый день работы, а дальше осуществлял руководство из кабинета. Надо сказать, что Данилова и других заведующих реанимационными отделениями такое положение дел полностью устраивало. Начальство должно создать условия для работы, обеспечить всем необходимым и не мешать работать. Если же заму по аэр захочется посетить какое-то отделение, то пусть лучше в лабораторию сходит, с любимой женщиной пообщается.
Высоких гостей, вроде столичного мэра или директора департамента по реанимационным отделениям тоже не водили. Их вообще не заводили в Зону, а когда один из заместителей министра здравоохранения пожелал сказать пару слов журналистам в палате и пообщаться с пациентами («глядите, какой я смелый — я на передовой!»), палату в два счета организовали в холле главного корпуса. Прикатили четыре койки, на которые самоотверженно улеглись заместитель главного врача по гражданской обороне Болбатовский и три находившихся поблизости охранника. Из мониторов и аппарата ИВЛ создали нужный фон, а заместитель главного врача по организационно-методической работе Яковлев блестяще сыграл роль лечащего врача, который дополнял ответы «больного» Болбатовского на вопросы заместителя министра. Красота-лепота, Тарантино бы оценил.
Общаясь с пациентами Данилов то и дело поглядывал по сторонам — наблюдал обстановку, в глубине души радуясь тому, что работа в его отделении организована правильно, без суеты. Поднимающие настроение анекдоты Данилов рассказывал только пациентам, но один анекдот рассказал сотрудникам на первом общем собрании, ради создания правильной рабочей обстановки в отделении.
Зовет султан вечером главного евнуха и велит привести к нему из гарема одну из наложниц. Евнух бежит в гарем, волнуется, суетится, приводит наложницу в надлежащий вид и ведет к султану. Спустя час султан требует другую наложницу, еще через час — третью и так до самого утра. Явившись за последней наложницей, евнух, от усталости едва стоящий на ногах, видит султана бодрым и нисколько не утомленным. «О, великий султан, — удивляется евнух. — Вы полны сил, несмотря на то, что всю ночь занимались делами, которые утомляют. А я раз в час бегал туда-сюда, но при этом невероятно устал…». «Устают не от работы, а от суеты», ответил на это султан.
Немного суеты, несмотря ни на что, создавала доктор Семенова, инфекционист с тридцатилетним стажем, которой специализация по кишечным инфекциям не мешала замечательно (по ее собственному мнению) разбираться в вирусологии и ковидной инфекции. Но у взбалмошной Марины Георгиевны имелось одно ценное качество. Она всю жизнь проработала в больнице, славившейся на всю Москву царившим там бардаком. Менялись главные врачи и заведующие отделениями, социалистический строй сменился капиталистическим, кризисные периоды сменялись тучными годами и наоборот, но бардак оставался. Каждый анализ, каждое исследование, каждую консультацию лечащим врачам приходилось выбивать с боем — звонить, просить-умолять, требовать-угрожать. Если просто напишешь заявку, не предприняв никаких дополнительных мер, будешь ждать исполнения до морковкина заговения. Проработав тридцать лет в таких условиях Семенова стала Мастером-выбивателем с большой буквы, демоном, ввергавшим в трепет нерадивых, неторопливых и забывчивых. Услышав раз, как Семенова разговаривает с заведующей лабораторией Богуславской по поводу затерявшегося где-то анализа, Данилов по окончании смены пригласил ее в свой кабинет, угостил чашечкой кофе и проникновенно сказал:
— Я не восхищен, а просто потрясен вашим умением строить все больничные службы, Марина Георгиевна. Мне невероятно повезло с вами. Могу ли я попросить вас взять на себя взаимодействие со службами?
Семенова растаяла и согласилась. «Какой ты Вова молодец! — хвалил себя Данилов. — Прямо Макиавелли какой-то. Одним выстрелом двух зайцев убил — не только нейтрализовал взбалмошную дуру, но и к делу пристроил».
Отделаться от Семеновой отговорками вроде «у меня много дел» или «подождите, не все же сразу» было невозможно. Если ей не давали требуемого сейчас же, она звонила на ступеньку выше, постепенно доходя до начмеда Ольги Никитичны. Как-то раз Ольга Никитична отчитала Семенову за то, что она своими «пустяками» отвлекает высокое начальство от важных дел. Спустя полчаса Ольге Никитичне позвонили из департамента и поинтересовались, почему она не предпринимает никаких мер по устранению недостатков в работе больничной лаборатории. Ольга Никитична взъярилась настолько, что не стала вызывать Данилова и Семенову к себе, а сама явилась к Данилову, которой в тот момент находился не в Зоне, а в своем кабинете.
