– Не думаю, что это стало таким уж непростым решением.
– Неужели? – холодно откликнулся Атрей.
– Это не хуже того, что они сделали с нами, – ответил Пауэр. – Кровь за кровь.
Его слова причудливым эхом отдались у меня в ушах. Я почувствовал на себе взгляд Кора и после накатившего на меня минутного страха вдруг понял почему. Раньше я всегда старался отгонять от себя подобные мысли.
А затем я услышал ее голос.
– Думаешь, они это заслужили?
Я слишком хорошо знал Энни и сразу почувствовал ее гнев.
Пауэр ответил:
– Да, я так думаю. После того, что они сделали с нами, они это заслужили.
Энни фыркнула.
– После того, что они сделали с кем, с Яникулом?
Пауэр уловил скептицизм, прозвучавший в ее голосе. Он прищурился, его лицо исказилось, и, наклонившись вперед, он понизил голос.
– Моя мать была из Чипсайда. Я уроженец Чипсайда. Горы стали не единственной территорией Каллиполиса, которая пострадала, Энни. И что касается Чипсайда, драконорожденные заслужили то, что получили.
Пауэр впервые признался в том, что не принадлежит к роду патрициев, не говоря уже о том, что он уроженец Чипсайда. Кор вскинул брови, глядя в искаженное от гнева лицо Пауэра.
Голос Энни задрожал.
– Но это не было актом правосудия. Это была резня.
Я поднял глаза от дубового стола и наконец взглянул на нее. После турнира она остригла обожженную косу, и теперь у нее была короткая стрижка до подбородка, пряди волос торчали, как у уличного мальчишки-беспризорника. Она зло смотрела на Пауэра, заливаясь румянцем.
И тут я услышал собственный голос.
– Но ты-то точно должна думать, что это было справедливо.
Энни взглянула на меня. Боковым зрением я уловил, что остальные неловко заерзали, услышав мои слова. Атрей откашлялся, собираясь вмешаться, но тут Энни ответила мне. Ее голос был хриплым от нахлынувших эмоций.
– Вот как ты обо мне думаешь, Ли?
У меня перехватило дыхание.
Атрей нетерпеливо прервал повисшую паузу.
– Антигона выражает похвальное сочувствие к врагам, которому Ли и Пауэру стоило бы поучиться, – произнес он. – Всегда нелегко решать, кому стоит погибнуть. Даже если, как в этом случае, эти люди были повинны в ужасных злодеяниях.
– Как вы знаете, до Революции я был главным советником у Арктуруса Аврелиана. То, о чем Кор только что прочитал нам, произошло с его семьей.
Энни медленно и шумно вздохнула, догадавшись, в чем дело. Атрей продолжал с безмятежным спокойствием:
– Некоторые считают, что я допустил подобный акт ужасного насилия против Арктуруса и его близких по личным мотивам. Что я мстил ему за несправедливость по отношению ко мне. В конце концов, подобные эмоции двигали многими революционерами. – Атрей снисходительно кивнул в сторону Пауэра. Пауэр поморщился и откинулся на спинку стула. Но голос Атрея оставался бесстрастным.
– В моем случае все было не так. Что касается меня, у меня были все причины, чтобы, наоборот, поддерживать Арктуруса. Он помогал мне, когда я нуждался в помощи, оплатил мое образование и способствовал назначению на высокий пост. Но тех добрых дел, что он сделал для меня, оказалось недостаточно, чтобы забыть о зле, которое он причинил народу как правитель. И поэтому я сделал свой выбор. Я предпочел благо народа своим чувствам.
Кор нервно барабанил пальцами по столу, у Энни округлились глаза, Пауэр скривил губы, скрестив руки на груди, с отвращением глядя на Атрея. Однако в их глазах застыл одинаковый ужас. Словно то, о чем говорил Атрей – холодный расчет, не связанный с личной местью, – было самой неприглядной из всех услышанных ими историй.
А я испытал нечто совсем другое. Облегчение.
Я был не единственным человеком, избравшим подобный путь. Когда-то давно Атрей сделал то же самое.
Атрей сказал:
– И я знаю, что смерть Арктуруса и его семьи будет тяготить меня всю оставшуюся жизнь.
А затем он поднял глаза, и его тон сделался жестким:
– Но это не означает, что я жалею их.
Он немного помолчал, а затем закончил свою речь:
– Ваша основная задача как стражников – решать, что будет меньшим злом. Кому жить, кому умирать. И это будет, и так и должно быть, ужасным бременем на вашей совести.
Придет время, когда вы станете сомневаться. В таких случаях помните, что гораздо лучше, чтобы эти решения приняли вы, а не кто-то другой. И если все пойдет по плану, вы станете самыми здравомыслящими, искусными и умелыми правителями. Вашей обязанностью станет принятие этих решений, и вы должны научиться справляться с чувством вины, обуревающим вас, ради блага других.
* * *
Теперь мне казалось немного странным мое желание встретиться с Криссой наедине, когда турнир был позади и у нас больше не было предлогов для таких свиданий. Однако желание продолжать эти встречи оказалось сильнее здравого смысла.
– Думала, ты не придешь, – сказала она, когда я отыскал ее в комнате общежития.
Комнату заливал золотистый свет полуденного солнца. Крисса сидела за столом, заваленным тетрадями и учебниками вперемешку с украденными из трапезной кружками, склонившись над учебником. Другие девушки отправились по делам, и мы оказались предоставлены самим себе.
– Мне надо было… я вышел прогуляться.
Я швырнул сумку с книгами на пол рядом с ее кроватью, упал на кровать, откинувшись на подушки и закрыв глаза. Постель пахла морским ветром и чем-то сладким. Этот аромат всегда напоминал мне о Криссе.
– Все… в порядке, Ли?
Она говорила со мной испытующим тоном, каким я привык разговаривать с другими, но никогда не слышал его от других. И оказался настолько не готов к такому повороту, что не знал, как ответить.
– Я просто… я подумала, что, возможно, ты беспокоился об Энни после турнира, но теперь ей намного лучше, а ты по-прежнему…
Она осеклась. Я открыл глаза и лежал не двигаясь, глядя на нее, но она не поднимала глаз от учебника.
– По-прежнему что? – мягко спросил я.
– Грустишь, – ответила она.
И посмотрела на меня.
– Я знаю, – осторожно произнесла она, словно ступая по тонкому льду, – что, возможно, есть вещи, о которых ты не можешь… о которых тебе нелегко говорить. И не представляю, что это могло бы быть. Но если ты захочешь мне что-то рассказать и я как-то смогу тебе помочь…
В моей биографии, которую она знала, было сказано, что я потерял семью во время Кровавого месяца. Триархия оставила после себя столько приютов, что эта история никогда не вызывала лишних вопросов.
Я представил, как рассказываю ей, что самый ужасный день в моей жизни ежегодно отмечают в Каллиполисе как национальный праздник, в честь которого проводят парад. Рассказать о том, что отверг свою семью, сохранив верность узурпатору.
