Ли сказал Тиндейлу: «Мне больше нечего им сказать».
И я тут же провалилась в глубокий сон, испытав неимоверное облегчение.
А когда наконец проснулась, все тело горело от боли.
Мир медленно возвращался на круги своя, теперь я четко осознавала происходящее вокруг. Я была в больничной палате, где уже лежала раньше, но тогда мои ранения и ожоги не были настолько серьезными. В распахнутое окно светило летнее солнце и веял легкий ветерок. На моей прикроватной тумбочке стояли вазы с цветами. А рядом со мной на неудобном стуле сгорбился Ли. Сон слегка разгладил тревожные складки на его лице, однако под его глазами залегли глубокие тени.
Сколько я уже здесь пробыла? И сколько времени он провел здесь со мной?
Воспоминания о нашем поединке постепенно возвращались. Холод, пронзивший меня при виде письма из министерства, мощный всплеск эмоций, объединивший нас с Аэлой, болезненное облегчение при мысли о том, что мы наконец встретились в заключительной схватке с Ли сюр Пэллор. Жажда победы. А затем – яркое драконье пламя, словно воспоминание о давнем ночном кошмаре, и боль. И в конце мольбы Аэлы о помощи и тепло объятий Ли…
Но это воспоминание никак не увязывалось с тем, что происходило раньше. Как?…
И все же, хотя это казалось невозможным, я вспоминала, что Ли каким-то непостижимым образом оказался рядом со мной, открывая клапаны с охлаждающей жидкостью в моем костюме, поглаживая бок Аэлы, готовившейся изрыгнуть боевое пламя. Потому что его образ всплывал не только в моей памяти, но и в воспоминаниях Аэлы. Я помнила ее страх и гнев от его вмешательства, а затем – внезапное спокойствие и всепоглощающее доверие к нему.
При мысли об этом у меня пересохло в горле.
А затем я вдруг поняла, как он это сделал, и с нежностью и болью взглянула на него.
Глупый, бесстрашный мальчишка-летун.
Ли зашевелился, а затем, вздрогнув, выпрямился и открыл глаза. В них вновь вспыхнула тревога. Он взглянул на меня и увидел, что я очнулась. На его лице отразилось облегчение.
– Привет, – сказал он.
Но его голос звучал робко, и я поняла, что он волнуется. И я не сразу поняла почему.
– Все в порядке, Ли, – ответила я.
– Мне так жаль, – хрипло произнес он. – Энни, я никогда…
Я рассмеялась, но тут же умолкла от боли. Он заметил это, и его глаза расширились от тревоги.
– Ты не виноват, что у Пэллора появилось пламя.
Ли покачал головой, не соглашаясь со мной.
– Я попросил провести повторный турнир, – пробормотал он, опустив голову. – Но они не согласились…
Я улыбнулась, хотя ощутила, как сердце сжалось от боли.
– А почему они должны были согласиться? – спросила я.
Боль исказила лицо Ли.
– Потому что ты была достойна победы.
У меня перехватило дыхание. От того, что эти слова произнес именно Ли.
Я пыталась выразить словами чувства, переполнявшие меня, найти в них нечто большее, чем разочарование. Пыталась объяснить, что победа, как бы глупо это ни звучало, была для меня самой главной целью в жизни. И это не имело никакого отношения ни к Ли, ни к Каллиполису. Мне важно было доказать себе, что я этого достойна.
– Это было так замечательно… просто желать этого. Я и не догадывалась, что могу так сильно о чем-то мечтать. И верить, что добьюсь.
Добьюсь победы.
А теперь я поняла, каково это – желать чего-то всей душой и в конечном итоге остаться ни с чем. Я проглотила ком в горле, сдерживая слезы. Ли опустил голову.
– Но как бы там ни было, – добавила я, – возможно, это к лучшему. Ведь именно тебя все хотели видеть победителем.
Ли поморщился и провел ладонью по волосам. А затем вытащил из кармана письмо. Оно было смято, печать сорвана, но я сразу узнала его.
– Я вернулся… пока ты спала. И там написано совсем не то, о чем мы подумали.
Он протянул мне письмо. Я открыла его и прочитала одну-единственную фразу.
Антигона,
Покажи им, на что способна.
Миранда
Вот так я узнала, что и утешение может ранить.
Я и представить себе не могла, что мое разочарование может стать еще горше. Я читала слова ободрения и поддержки, я обрела то, за что боролась всю свою жизнь – в меня поверили другие люди, но было слишком поздно.
Сейчас мне больше всего хотелось свернуться калачиком, обхватив себя руками, и разрыдаться.
Ли смотрел в пол, обуреваемый стыдом и чувством вины, и хотя я знала, что он уйдет, если я попрошу, но понимала, что мы еще не все сказали друг другу. Поэтому я потерла глаза и, собрав волю в кулак, сказала то, что он хотел услышать. То, что мы оба должны были услышать и запомнить.
– Ты будешь на своем месте, Ли.
И мне стало легче.
Глаза Ли покраснели, когда он поднял голову и взглянул на меня.
Да, на своем месте. Этот мальчик, который стал молодым мужчиной и вот-вот должен был занять место лидера, который всегда был моим лучшим другом и самым храбрым человеком из всех, кого я знала.
И которому я буду верить до конца.
Мой голос дрожал, когда я добавила:
– И я почту за честь служить тебе как твоя Альтерна.
Прошлое осталось позади, впереди нас ждала война, и наш флот обрел боевое пламя.
И только это сейчас имело значение.
Когда Ли коснулся моей перевязанной руки, я не отдернула ее. На мгновение мы оба замерли, ощущая биение пульса в наших ладонях в тишине больничной палаты.
Ли заговорил первым. Его голос прозвучал едва слышно.
– Энни. Мне нужна твоя помощь. Я хочу, чтобы ты…
– Донесла на Тиндейла. Я уже это сделала.
Ли удивленно взглянул на меня.
Мое сердце едва не выпрыгивало из груди, но я постаралась взять себя в руки и говорить спокойно.
– После того, что я услышала… я не была уверена точно, что все поняла правильно, но я знала… – Мои пальцы сжались в его ладони. – Я знала, что не хочу, чтобы ты разговаривал с ним. С… ними.
Это был мой выбор. Тиндейл, а не Ли.
И теперь я знала, что поступила правильно. «Мне больше нечего им сказать».
Он потер лоб и медленно выдохнул, осознавая, какой опасности избежал. Словно понимал, что я могла бы с такой же легкостью донести и на него.
– Я сделала донесение от своего имени, – продолжала я, – сообщила о том, что он выступает против запрета поэмы, так что… это никак не навредит тебе. Заседание Комитета по Перевоспитанию должно состояться через неделю.
