И тот и другой комментаторы зарабатывают деньги. Но до Герасимова уже дошло то простое, что сложилось в народе, что всех денег не заработаешь. Значит, и хлопотать не о чем. А то если перехлопочешь, то и выйдет, что «жадность фраера сгубила». А Уайнбергер – не самый умный человек из немцев. Был немец поумнее, а главное, понаблюдательнее – Бисмарк, который еще в XIX веке заметил, что Россия – это такая тройка, которая медленно запрягается, но быстро едет!
Ценообразования… Ценообразования… Мать их… Вот смешной мужик, к примеру, который был в Одессе 1 апреля, когда там проводилась всеодесская юморина, рассказывает, как в Одессе зарождается юмор, и делится передовым опытом.
Он на рынке спросил у тетки:
– Почему все на рынке продают семечки по двадцать копеек стакан, а вы по тридцать копеек за стакан?
Она ему ответила:
– Потому что тридцать – больше.
Это – юмор, то есть правда, высказанная не вовремя. Она ведь правду ему сказала, истинную, но высказала неожиданно, не вовремя – потому и смешно. А ведь действительно никаких других причин для тридцати копеек не было. Тридцать копеек у нее стоит потому, что тридцать больше, чем двадцать. Вот и все! А все остальное – хорошо оплаченные профессорские соображения. А эта тетка бесплатно сказала. Тридцать копеек за стакан потому, что тридцать больше, чем двадцать. И все. Простите, но я не знаю ни одной страны, ну не знаю и точка, кто знает – пусть меня поправит, но я не знаю ни одной страны, кроме России, где бы над деньгами уже начали посмеиваться. Еще робко, правда, потому что не знают, чем эту тысячелетнюю выдумку заменить, но уже начали. А как дойдут до хохота – тут деньгам и конец! Конец дьявольской выдумке, подсунутой человеку!
Ну ладно, пойдем дальше. Я, конечно, не выдумал, чем заменить деньги, но я был обрадован чрезвычайно тому способу, каким Тоня придумала играть на арфе. Так ведь действительно никто не играл. Нет, конечно, я сразу понял, что и этой выдумкой можно будет воспользоваться. Появятся ансамбли, которые будут играть на арфе «чесом» и будут за это получать большие «башли» от слушателей, которым это будет любопытно, какое-то время… Потом мода на это утихнет. «Башли» уменьшатся, и снова начнут платить за старый способ. Но это, я думаю, ничего. Главное было не в этом. А главное было то, что обнаружилось, что даже Тоня, на которую у меня сразу же не было никаких надежд, оказалось, что даже Тоня способна выдумывать. А если уж Тоня способна выдумывать, значит я на верном пути! Какой это путь, я еще не знал, но я уже понял, что путь верный. Потому что каждый способен выдумывать, каждый, если, конечно, захочет, а Тоня захотела. Вот какая штука. И я продолжил поиски универсальной выдумки.
Сначала я рассмотрел выдумку Н. Е., лингвиста, обыкновенного Бодуэна де Куртенэ. Совершенно очевидно, что Н. Е. видел выход в том, чтобы найти способ договориться. Я детально рассмотрел этот способ и понял, что это уже преувеличение и не универсально.
Тут у него, в отличие от «закона случайности», перебор и прокол. (Лингвист все-таки…) Судите сами. А вдруг договориться и в принципе невозможно.
Вдруг у людей не только разные языки, но и разные способы на них реагировать. Где доказано, что это не так?
Вот возьмите кошек и собак: они же враждуют всю дорогу. И выяснилось, что «уголок» этой вражды – первичные обстоятельства, некая мелкая хреновина, лежащая в основании всего, – открыл еще Гошка Панфилов. (Смотри роман «Записки странствующего энтузиаста», где рассказывается о специалисте по «уголкам» поэте Панфилове. Ах да, этот роман еще не вышел, хотя как будто выходит.)
Так вот, «уголок» исконной вражды кошки с собакой как будто состоит в том, что когда собака машет хвостом – она проявляет дружелюбие, а когда кошка машет хвостом – это для нее приготовление к нападению.
Один и тот же жест у собак и кошек означает разное. Как тут поверишь? Вот и сражаются.
Вот говорят, кризис доверия, кризис доверия… Будет доверие – сговорятся! А как это доверие установишь? Если у кошек и собак – хвосты разные. Хвостиные жесты. Что на собачьем языке означает дружелюбие, то на кошачьем означает – готовься: сейчас нападут. А как другому доверять до конца? Мало ли что у него на уме? Мало ли? Ну вот я, например, заявляю, что я люблю людей. А как проверишь? Ведь это только я знаю. А придет злодей, скажет, что он любит людей, значит, в том числе и меня. А потом меня же и съест.
Нет, тут что-то неуниверсальное. А годилось не просто нечто хорошее, а такое, чем воспользоваться было бы нельзя в корыстных целях и меня же и облапошить.
Вот я знаю одно великолепное стихотворение Аветика Исаакяна. Там рассказывается о том, как голубь, раненный в грудь, упал на берегу ручья. Ручей голубю сказал: «Хочешь, я тебя излечу? А ты мне за это отдашь то, что всего дороже». Голубь, естественно, согласился. Ручей излечил его и говорит: «А теперь отдай мне крылья». А голубь ему говорит: «Фиг тебе!» Ну, может быть, не «фиг тебе», а как-нибудь по-другому, но смысл, по-моему, тот же самый. Но смысл тот же: фиг тебе! И как вы думаете, что сказал ему ручей? Самое трогательное еще только начинается. Ручей не только не обиделся. Ручей ему сказал: «Лети… Лети… И рабскому миру скажи, что свобода дороже, чем жизнь!» А?! Каково?! Лихо? Лихо! Все бы ничего! Классик! Но там не сказано – чья свобода. А в этом все дело. И чья жизнь, не сказано. А раз не сказано – магазинные дьяволы этим и пользуются.
Если б было сказано: своя свобода важнее, чем своя жизнь, – это одно. Каждый имеет право так считать, а ведь если своя свобода важнее, чем чужая жизнь, то это уже дела другие, и этим уже можно воспользоваться. Так что и этот случай не универсальный.
И я продолжил поиски универсального выхода из имеющейся цивилизации. Выхода такого, каким нельзя было бы воспользоваться в корыстных целях, во вред человеку.
Я еще долго занимался бы поисками иной цивилизации, и вообще неизвестно, на что я надеялся. Цивилизация существует тысячи лет, а тут приходит один и хочет ее отменить. Эка!
На что же я надеялся? Я надеялся на то, что мне легче, чем остальному человечеству. Остальное человечество еще не знало про «закон случайности», а я уже знал. Я читал роман «Сотворение мира», а остальное человечество – не читало. (Хотя да – он еще не напечатан.) Я этим случаем и хотел воспользоваться. Я ждал случайности, основного закона живой жизни, потому что неживой жизни не бывает. Неживая только аппаратура и вытекающий из нее магазин. И представьте себе – дождался.
Я еще раньше, давным-давно, смутно чувствовал, что если я хочу узнать нечто важное – я должен приглядываться к женщинам и детям. К женщинам потому, что они детей родят, а к детям – потому что они у женщин родятся. Но попадались, правда, еще и мужчины. Но мужчиной был я сам (так мне, по крайней мере, казалось). И кроме того, мужчины, даже самые шустрые, все тоже вырастают из детей, то есть из тех людей, которые все осваивают по первому разу. Все сплошь – гении, и их еще не перевоспитали во взрослых.
Сына я знал. Я знал, что он «такой молоденький, лихой и голенький», и знал, что он приносит идеи, достойные удивления, но я не ожидал этого от Тони. Я не ожидал, что она еще способна выдумывать. Она открыла способ играть на арфе «чесом». Это сбивало меня с толку, хотя, казалось бы, я ничему не привык удивляться, вернее, привык ничему не удивляться. И все-таки удивился. Надо же! Удивила меня Тоня, удивила!
