Я посмотрел на того человека, и он мне понравился.
– Да, отец, – сказал я. – Он мне нравится.
– Городу будет большая беда, – сказал отец.
Я тогда ничего не понял, мне было шесть лет, как сказано. Но и многие мудрые ничего не поняли. А когда поняли, кто такой Ксенофонт, было уже поздно. А дальше, когда он был убит рассердившимся фракийцем, который долго не размышлял, а отсек ему голову коротким мечом, уже ничего нельзя было поделать. Сам Ксенофонт как пришел, так и ушел в мир теней, но искра, которую он заронил, обернулась пожаром, в котором сгорели все мы, и души наши сгорели еще при жизни, и город наш, прекрасный Пантикапей, стал таким, какой он сейчас, а не как прежде, когда не было ему равных на всем берегу Понта Евксинского.
И я, Приск, сын Приска, сижу на ступенях дома своего и думаю – почему боги не дали нам способности знать, что выйдет из наших намерений, даже самых лучших из них? Но тщетно. Ответа на этот вопрос я не знаю, и я не слыхал о ком-либо, кто бы знал ответ. Разве что рыбы, которые не взяли приманку и легли на дно, когда Ксенофонт щурился на город Пантикапей и тень Ксенофонта была короче вечерних теней других людей. Но рыбы молчаливы…»
Травяной аэродром. Прохладный каменный зал ожидания. Небо солнечно-белое. Машина, которую они ожидали, конечно, не пришла.
Посовещавшись, взяли левака-частника. «Бьюик» тридцатых годов. Приборная панель светлая, деревянная, с большими часами. Рваная обивка, но – лимузин. Просторный. Честь по чести.
Белые домики с древней черепицей. Воздух, воздух. Весь серебрится от близости моря и степи.
Въехали в город Керчь. И он такой же – невысокий, заваленный близким простором. Афиши – Тимошенко и Березин, портрет красивой певицы. Книжные магазины, универмаги, открытые закусочные на углах.
– Надо будет в парикмахерскую зайти, – сказал Сапожников.
– Во-он там Тамань… Представляете – лермонтовская Тамань, – сказал Аркадий Максимович. – Я в войну там служил. В воздушной армии. Вершинин командовал. А вот там катакомбы. Ну, это не расскажешь… Вошла дивизия, а вышло несколько человек. Жгли автопокрышки для освещения. Лечить нечем, хоронить негде, пить нечего. Ноздреватый камень сырой. Группы специальные высасывали воду из камня и поили раненых прямо изо рта. Не расскажешь… А вон гора Митридат.
– Так и называется? По имени царя Митридата? – спросил Сапожников.
– Да, – сказал Аркадий Максимович. – Две тысячи лет так и называется. Там он отбивался и погиб на вершине. И настала Римская империя, которая думала, что будет существовать тысячелетия, а продержалась еще пару сотен лет.
Ветер и солнце выворачивали наизнанку верхушки деревьев.
– Как ни странно, об этих катакомбах знают меньше, чем об одесских, – сказал Филидоров.
– Чересчур страшно все… В местном музее есть материалы. Зайдите – увидите.
– Нет, – сказал Сапожников. – Не зайду.
– Мне надо, – сказал Аркадий Максимович. – К сотрудникам.
Навстречу шли старшеклассницы и преувеличенно ахали, потому что ветер заворачивал им подолы.
– Зачем носить короткие платья, если ветер в городе всегда? – удивился Филидоров.
– Для этого, – объяснил Сапожников. – Чтобы пищать и ахать.
В продуктовом магазине продавалось много копченых рыб.
– Нужна сравнительная мифология, – сказал Сапожников. – Никуда без нее не денешься – такая наука нужна.
– А зачем она? – поинтересовался Филидоров.
– Ну вот сопоставлять с археологией и историей… с установленными данными.
– Опять лезете не в свое дело? – сказал Филидоров.
– Нет, – сказал Сапожников. – Только готовлюсь. Насчет Посейдона пока дело темное… Но вот такая эмблема – конь топчет змею. А всем известно, что коня обожествляли и змею обожествляли. Вот и выходит, что новая религия топчет предыдущую. А не просто лошадь с гадюкой подрались… Что Зевс был критянин, то есть фактически финикиянин, и что сын его Аполлон, игравший на арфе, наказал Пана за игру на свирели, то есть за свист…
– Куда вы клоните? – спросил Аркадий Максимович.
– Еще не знаю, – сказал Сапожников. – Я еще пока вспоминаю… А замечал ли кто-нибудь, что в Библии, в описании Моисеева похода из Египта, который длился почему-то сорок лет, хотя там ходьбы как от Москвы до Ленинграда, ну это ладно… а вот другое… Там нет ни одного упоминания африканской фауны – фауна не африканская.
– А откуда вы это знаете?
– Я приметливый, – сказал Сапожников. – Не упомянуты ни слоны, ни жирафы, ни носороги, ни бегемоты, ни страусы, ни обезьяны…
– Ну и что из этого вытекает?
– Похоже, что поход-то был откуда-то из другого места и занял сорок лет… а приплели его к бегству из Египта потом. Для солидности. Потому и написали, что Моисей умер перед концом похода. А в страну вступил Иисус Навин, исторический уже… Ясно только одно – до сих пор делали упор на фантастическое отображение действительности в религиях и мифах и только сейчас помаленьку заинтересовываются самой действительностью, которая в них отражалась. Сравнительная мифология нужна. Фактов разбросано много… сопоставлять их надо научиться.
– Прелестный разговор, – сказал Филидоров. – Обожаю светские разговоры… На все темы… И все верхушечно…
Гостиницы в Керчи действительно были переполнены. И даже Филидорову не удалось достать номер, где бы их приняли с трехногой собачкой Атлантидой, и потому они сняли комнату частным порядком.
– Где-то я читал, в какой-то книжке, – бормотал Сапожников, – кажется, называлась «Открытие Америки»… там еще была карта Америки, сделанная Леонардо да Винчи, и материк был назван Америкой до путешествия Америго Веспуччи… полная каша в голове.
– Вот именно, – подтвердил Филидоров.
– Что вы плетете? Ничего понять нельзя, – рассердился Аркадий Максимович.
– Это я так… Погодите, – сказал Сапожников. – По-моему, именно в этой книжке я прочел в одном месте слово «Атл», а в другом слово «Ант», и автор эти два слова почему-то не связывал. А между тем на каких-то индейских языках одно из них означало «человек», а другое – «море». И получалось, что вместе они означают не то «морской человек», не то «человек моря», не помню… «Атлант» получалось… а «ида» – это просто греческое окончание. Эней – «Энеида» и так далее… Известно у вас такое в вашей науке?
– Мне неизвестно, – сухо сказал Аркадий Максимович.
– Ну тогда и хрен с ним, с этим вопросом, – сказал Сапожников. – Я думал, может, вам пригодится.
Филидоров и Аркадий Максимович раскладывали чемоданы. Сапожников, как всегда, сидел на подоконнике.
– Так как же насчет «Атланта»? – спросил Сапожников.
– Не ваше дело, – сказал Аркадий Максимович.
И он был прав. Какое дело было Сапожникову до атлантов. Но вот до Аркадия Максимовича ему было дело. Страшно ему было видеть, как ученый человек не то что от споров, от собственных мыслей убегал. А ведь его только затем и держали в ученых, чтоб мыслил.
