С песней: «А кто твой муж, гуцулочка? Карпа-аты!..» – гости двинулись в дом отдыха. А профессор Филидоров, Сапожников и тихий человек, которого все шахтеры называли Аркадий Максимович, сели возле тихого моря на теплую гальку. Последней подошла Неля.
– Стыдуха, – сказала Неля. – Ну прямо стыдуха.
Она сегодня шепелявила, у нее губа треснула. И еще она боялась лететь на самолете, а ей улетать послезавтра.
– А почему боишься? Тошнит?
– Да сто ты? Мозно аэрон принять. Я на самолете не боюсь… Просто если он навернется, сто тогда будет?.. Смотри, губа треснула… Слусай, а это не рак?
– Не надо на ветру целоваться, – сказал Сапожников.
– Да ты сто? Откуда целоваться? У меня зених в Донецке… Видись, ессе треснула? Это не рак?
– Рак, – сказал Сапожников. – Ну что ты пристала?
– А мне сёрт с ним, сто рак, – сказала она. – Мне главное дело с родителями попроссяться… Ах, сёрт возьми, заль, сто не в Донецке заболела, не успею с родителями попроссяться…
– Не рак у тебя, не рак, успокойся, – сказал Сапожников.
– Сестно?
– Честно тебе говорю. Я знаю. Иди.
И Неля тоже ушла.
– Странно… – сказал профессор Филидоров. – Все это чудовищная дикость, варварство… Водка эта, пиво… Но я никогда не проводил такого чудесного вечера… Все так непривычно… Вот вы шахтер, Аркадий Максимович… объясните мне…
– Я не шахтер, – сказал Аркадий Максимович. – Я археолог.
Он увидел светлячка и нагнулся, Сапожников увидел светлячка и нагнулся, и они стукнулись лбами.
Так Сапожников познакомился с Аркадием Максимовичем.
Так в эту ночь возник, и, быть может, главный для Сапожникова, поворот на его жизненной дороге проб и ошибок. Но он этого, конечно, не знал тогда, и тем более не знал, к каким это его приведет выводам.
Аркадий Максимович перебирал камешки на берегу теплого моря и вдруг сказал, что в сборнике фантастики он читал сапожниковский рассказ о Скурлатии Магоме, нерадивом ученике будущего, и что его, как археолога, привлекла там одна мысль.
– Какая? – спросил Сапожников.
Оказалось, мысль о том, что если машина времени возможна, то она уже изобретена в будущем, и в этом случае поездки в прошлое наших потомков неизбежны, а также неизбежны их скрещивания с нашими предками, и этим объясняется разнообразие рас. Это очень простое объяснение и очень смешное.
– Из-за того, что смешно, – сказал Сапожников, – редактор и не хотел печатать. Солидности ему не хватало… А без солидности какая наука?
– При чем здесь наука? – сказал Филидоров. – Это же фантастика. А фантастика для возбуждения фантазии.
Аркадий Максимович засмеялся и стал вспоминать сапожниковский рассказ. А Филидоров засмеялся и сказал, что это, конечно, не литература и не наука, а черт-те что, но читать можно.
«Он только уснул, как вдруг услышал:
– …И выходит, что интуиция, то есть предчувствие, – это момент восприятия информации из будущего, момент стыковки прошлого с будущим через настоящее, – сказал Скурлатий.
– Но если время движется вперед, почему оно вдруг с нами стыкнется? – спросил Сапожников.
– А потому, что оно движется не только вперед, но и вихрем по спирали, и потому оно набегает сзади и проскакивает мимо нас, – сказал Скурлатий.
– И снова набегает сзади?
– Да… Но оно уже не то самое, что было… То есть мы то гонимся за прошлым, то отстаем от будущего и только моментами движемся с временем наравне. Мы не можем двигаться быстрее времени, но можем перескакивать на виток, бегущий обратно, или на виток большего диаметра и, значит, летящий быстрее… У нас поэтому и логика совершенно другая. У вас линейная…
– А у вас нелинейная, – сказал Сапожников. – Я давно об этом догадался.
– А если это мы догадались?
– Нет… Я сам до всего дошел, – сказал Сапожников.
– Почему ты так решил?
– А потому, что если в моей природе нет способности воспринимать будущее, то никакие сигналы не помогут. Это раз, а во-вторых, если у меня нет хотя бы зародыша этой способности, то и у вас бы ее не было… Вы – мои потомки, а не я – ваш. И выходит, что передача от меня к вам важнее, чем от вас – ко мне, – сказал Сапожников. И вдруг сообразил. – Но ведь тогда совсем по-другому объясняется такая вещь, как расы и прочая этнография… Вы прилетали уже изменившиеся во времени и плодились здесь, скрещивались и выводили новую породу.
– И не один раз, – сказал Скурлатий. – Саморазвитие – медленная штука. А так – мы вас развивали, а вы нас… Жизнь-то колесом катится, а не копьем летит.
– А что вам-то предстоит?
– Ну, судя по тому, что мы есть, – наше будущее нас не угробило.
– И то хлеб… – сказал Сапожников. – Интересно… Выходит, возникновение новых рас – это скрещивание с будущим… Будущее влияет на нас сознательно и бессознательно, а вовсе не только прошлое, как мы предполагали. То есть причины наших поступков лежат и после нас, а не только до нас… Но почему вы считаете, что если переменить причину, то изменятся и последствия?
– Как же иначе?
– Господи, уткнулись носом… Дескать, вот пара – молоток – гвоздь… Молоток ударил, гвоздь вошел в стену. А это все ерунда. Главная причина – твое желание вбить гвоздь. А бить можно и не молотком, а микроскопом. А можно вообще не бить. Поставь с другой стороны магнит – гвоздь сам влезет… Каждое явление есть следствие бесчисленных причин, а не одной…
– Вот ты как… Это надо запомнить, – сказал Скурлатий. – Вообще мы тебя у нас в школах проходили… Ты у нас считаешься основоположником.
– А тебе сколько за меня поставили?
– Пару.
– Малограмотный, черт. Никакого от тебя толку… Хотя к двоечникам я почему-то испытываю слабость. А почему – непонятно.
– Понятно, – сказал Магома. – Мы развиваемся по неизвестной программе, а отличники по известной.
– А почему бы вам просто не улучшить нашу жизнь! Ну, сделать ее хотя бы похожей на вашу… А мы бы тем самым еще более улучшили бы вашу жизнь…
– А почему именно вашу жизнь улучшать? – спросил Магома Скурлатий. – А до вас что? Не люди жили?
– Тоже верно… Значит…
– Ага, – сказал Магома. – Мы этим и занимаемся… Мы ищем, как запустить в оборот такой главный фактор, который бы выстроил и выправил всю человеческую историю заново и сделал бы ее счастливою.
– Ну? И нашли такой фактор?
– Нет. Ты должен найти этот фактор.
– Я?!
– Ты.
– Ну почему я?! Почему опять я?! – завопил и заныл Сапожников и проснулся».
В черном небе стояли неподвижные звезды. Аркадий Максимович и Филидоров смеялись, когда вспоминали сапожниковский рассказ и его нелинейную логику.
