Сапожников успел к десяти, как договорились, на угол улицы Ауссекля и даже купил в киоске пачку аэрофлотовских карточек-календарей для московских знакомых. Сапожников сел на чугунную угловую скамью и развернул веером глянцевые карты. Крапом были недели и месяцы, а рубашкой – самолет, летящий над Даугавой. Можно было бы, наверно, еще отыграться, если бы знать правила. Но правил становилось все больше, и становилось скучно их заучивать. Чересчур солидно все выглядело, вот что.
Глаша переходила улицу, независимо оглядываясь по сторонам.
– Ах, вы уже здесь?
– Ах, я уже здесь, – сказал Сапожников.
Она вздернула брови.
– Как вам понравился город Рига? – светски бросила она.
– Мне очень понравился город Рига… А какие у вас отметки по диктанту?
– При чем здесь диктант? Я серьезно спрашиваю, вам понравился город?
Сапожников засмеялся.
– Во! – сказал он и поднял большой палец.
– Скажите, почему вы меня зовете на вы? Это странно.
– Чтобы вы не думали, что я нос задираю.
– Это странно! – сказала она.
– Будет вам восемнадцать, перейдем на ты. Годится?
– Это еще долго!
– Не успеете оглянуться, – сказал Сапожников. – А вот и наш папа идет.
Барбарисов двигался, помахивая портфелем. Свет-тень, свет-тень, солнечные зайчики.
– Ну, граждане, – сказал он, – пошли завтракать.
– Я придумал кое-что, – сказал Сапожников.
– Что?
– Мы позавтракаем, так? Потом сходим на вокзал, и я возьму обратный билет… Я, пожалуй, сегодня уеду в Москву.
Барбарисов неподвижно смотрел на Сапожникова.
– Ты с ума сошел, – сказал он спокойно. – Я созвонился с ребятами. Сегодня у меня в гостях куча сослуживцев и половина молодежного театра. Не валяй дурака, Сапожников… Вот, оказывается, ты какой стал.
Глава 7
Серебряные велосипедисты
Прошел еще год-другой.
Сидел Ньютон в саду, вдруг ему по голове яблоко шарах – упало яблоко ему на голову. И Ньютон понял, что его голова притягивает яблоки. Так представлял это происшествие Сапожников. Но потом глядит Ньютон – яблоки падают не только ему на голову, а еще и на землю. Значит, его голова только помеха. А на самом деле, значит, это земля притягивает яблоки. А если прорыть шахту сквозь земной шар, куда упадет яблоко? Оно, наверно, в центр Земли упадет. Оно, конечно, сначала с разбегу проскочит на ту сторону, но потом поболтается в шахте и вернется в центр Земли, как маятник.
Интересное дело получается.
Одно тело притягивает другое. А чем оно притягивает? Резинкой, что ли? Что-то тут не сходится.
Все знают: чем сильней резину в рогатке оттянуть, тем сильней она назад руку тянет. Или лук натягивать. Слегка натянуть и ребенок может, а вот натянуть так, чтобы лук согнулся, может только стрелок. Робин Гуд. Да это же всем известно. Значит, когда тетива сильней растянута, она обратно сильней тянет, а не слабей. Вот это притяжение. А в этой силе гравитации, в притяжении, все наоборот. Чем дальше одно тело от другого оттянуто, тем оно, тяготение это, все слабей и слабей. Все слабей одно тело к себе другое тянет. Что же это за притяжение такое?
А вот если вагон поставить на рельсы и давить на него изо всех сил, то он с места стронется и помаленьку покатится все быстрей. А ты дави с той же силой и только за ним поспевай. Что будет? А то будет, что он будет разгоняться, пока на станцию не влетит и в тупик не врежется, как яблоко в Ньютоновом садике. Потому что сила на него давила всю дорогу одна и та же, передыху не давала.
Вот и получается, что когда камень на землю падает, то это гораздо больше похоже на то, что его какая-то сила сверху давит и разгоняет, чем на то, что его сама Земля неизвестно какой резинкой притягивает. И потому похоже, что не сами тела друг к другу притягиваются, а какая-то сила их друг с другом в одну кучу сталкивает.
Скажете, что нам неизвестна такая материя, которая давила бы на тела и сталкивала их друг с другом. Но ведь и такая материя неизвестна, которая тела друг к другу тянет. Назвали гравитацией, а что такое гравитация? Любовь, что ли? Яблоки землю любят? Или Ньютонову голову? Пришло в голову Ньютону, что два тела друг к другу тянутся потому, что похоже, что тянутся. Так мало ли что на что похоже? Похоже, что солнце всходит и заходит, а пригляделись – все наоборот.
Ну, что тут поднялось, когда Сапожникову эти дефективно-конкретные несуразности в голову пришли и он их высказал, что тут началось.
– Сапожников из шестого «Б» против Ньютона пошел! В шестом «Б» все дефективные!
– Ты обалдел, что ли? Кто Ньютон – и кто ты? У тебя вон по химии и по немецкому тройки! И макулатуры ты собрал меньше всех!
– Какое может быть давление, если всем известно, что тела притягиваются? Это же всем известно!
– Это ты где же свое давление выкопал? В велосипедном насосе, что ли?
– Ага, – сказал Сапожников. – Если в насосе дырку зажать, а за поршень тянуть, то будет пустота, а природа пустоты не терпит.
– Поэтому я тебя терпеть не могу, – сказала Никонова.
– А если поршень отпустить, то наружный воздух его обратно затолкнет. Атмосферное давление. Один килограмм на квадратный сантиметр.
– Никто меня к тебе не толкает, – сказала Никонова. – Не надо сплетни слушать! Не надо! Не говори, чего не знаешь! Не надо чужие записки читать! А Лариса дура! Это тебе Котька Глинский сказал?
– Что?
– Что Лариска меня к тебе толкает?
– Я с Глинским вторую четверть не разговариваю.
– И напрасно… Он к тебе очень хорошо относится. Гораздо лучше, чем ты к нему.
– А ты откуда знаешь?
– Я с ним разговаривала. Ты просто людей не любишь.
– А ты знаешь, какую про него эпиграмму написали?
– Кто написал?
– Не знаю…
Сводник, сплетник и дурак —
Сборник всяких глупых врак,
Облик целый тут его,
Во! И боле ничего.
– Гнусно! Наверно, ты и написал! – закричала Никонова.
– Я не умею, – сказал Сапожников.
Это была правда. Никонова это знала.
Она только не знала, что ее подталкивало к Сапожникову. И он тогда этого не знал. Узнал только потом. Время. Время толкало и кружило их в своих водоворотах-времяворотах. Тик-так, работали его часы, тик-так – и уже Сапожникову четырнадцать лет, а Глинскому часы подарили.
– Мама, – сказал Сапожников, – зачем людей рожают?
– Людей? Детей, наверно?
