Опять выручила Татьяна Михайловна. Протянув свой стакан, трепетно прикоснулась к ее стакану, произнесла душевно:
– Давай за тебя, что ли, Анн Иванна… Хорошая ты девка, душевная. Вон, и в выходной пришла, без внимания не оставила. Дай тебе бог счастья, и родителям твоим, Екатерине Тимофеевне да Ивану Иванычу…
Чуть пригубив, навострилась заплакать, задрожала рукой, успев заботливо прихватить стакан за донышко.
– Не надо, Татьяна Михайловна…
– Не буду, не буду, это я так, по привычке… Вроде все слезы уж выплакала, ан нет… Ладно, сидите, а я в дом пойду. Кушайте вот тут – пироги, холодец, огурчики соленые… Ухаживай, Саша, за Анн Ивановной-то! И сам тоже поешь. Бобылем теперь живешь, дома поди шаром покати, и не приготовит никто…
Вздохнув, она поднялась со скамьи, быстро скрылась за углом дома, унося с собою свои слезы.
А над ними повисло молчание – тяжелое, неловкое. Было заметно, что и Александру это молчание неприятно. Даже некоторое сожаление на лице написано – чего это я вдруг за этим «огородным» оказался, да еще и с бабой какой-то невразумительной… Достал сигареты, прикурил, пересел на самый конец длинной скамьи, чтоб не дымить ей в лицо. Уставился на куст смородины и сидит, курит. В глазах – убийственно холодная вежливость. Лучше бы уж в лицо курил…
В голове у нее зашумело – наливка не такой уж и безобидной оказалась. Вроде и сделала всего два глотка, а повело по-настоящему. Но зато и отпустило, совсем немного, но отпустило, будто сквозь тяжесть невыносимой паузы поток воздуха пробился. Даже сказать ему слух захотелось – так и не останавливал бы меня тогда, не брал коварно рукой за предплечье! И в тот день тоже… Занятной бы не называл… И вообще! Она здесь не просто баба невразумительная, она здесь врач, между прочим! Тем более, сам просил в субботу прийти!
Вскипевшее внутри возмущение требовало выхода, и не приведи господь, если оно слезами к глазам кинется. Еще чего не хватало, совсем уж ни к селу ни к городу будет. Надо как-то этот выход закрыть, и чем скорее, тем лучше… Воспарить как-то надо, расслабить готовое пролиться слезами разочарование. Ну совсем же, совсем невыносимо он курит, уставившись в куст смородины!
Рука сама потянулась к стакану с наливкой. Сжала его в ладони, хватанула несколько жадных глотков, перевела дух, выпила до самого донышка. Со звоном жахнула стаканом об стол, повернула к Александру Синельникову голову – смотрит! Да еще и с живым насмешливым удивлением! Нормальная человеческая эмоция пробилась, надо же!
– А ловко у вас получается, Анечка! – произнес весело, – очень даже залихватски приложились! Браво, браво.
– А то. Конечно, ловко. Что делать, так организм шепнул – надо расслабиться. Давайте, присоединяйтесь. Вашему организму тоже надо.
– Вы думаете?
– Я не думаю, я знаю. Поверьте мне на слово, я ж медик все-таки. Долгое состояние напряжения опасно для здоровья. Надо по напряжению механикой бить, то есть сильным градусом. Против лома нет приема.
– И часто вы такой лом в ход пускаете?
– Нет. Я вообще не пью. Не люблю. Просто сегодня случай особенный.
– Какой же?
– А вы не задавайте дурацких вопросов, вы лучше присоединяйтесь. Вам тоже надо напряжение снять. Оно у вас зашкаливает, я же вижу.
– Да, напряжение меня в последнее время с головой накрыло, вы правы… Знаете, я иногда даже боюсь, что и не выплыву из него…
– Что, так работы много?
– Да причем здесь моя работа, Анечка! Когда много работы, это, наоборот, хорошо. Творческому человеку рабочее напряжение только в радость. Я в нем плаваю, как рыба в воде, без устали. Даже делиться напряжением ни с кем не хочу, все себе забираю, как старый скупердяй. Похож я на скупердяя, Анечка?
– Не поняла… В каком это смысле?
– Да в том смысле, что партнерства в своем деле не терплю. Все сам должен сделать, из своего собственного нутра вытащить. Все, от начала и до конца, начиная от разработки новой линии до приема мастеров в пошивочный цех. И все прикладные проблемы – тоже моя забота… Очень, например, люблю поиском новых лиц заниматься…
– Это поиском новых моделей, что ли?
Она и сама почувствовала, как грубо прозвучал ее вопрос, будто с нехорошей какой подоплекой. Александр глянул грустно, помолчал, усмехнулся понимающе.
– Ну, это же только неискушенному в модном бизнесе человеку кажется, что поиск новых лиц – сплошное удовольствие… Сидят, мол, на кастингах озабоченные мужики, рассматривают красивых девушек, да? Вы тоже так считаете?
– Нет, Александр, вы меня не так поняли… Я вовсе не хотела…
– Да ладно, Анечка, не извиняйтесь. Я просто хотел сказать, что поиск новых лиц – очень трудозатратное дело, только и всего. Как и весь модельный бизнес, впрочем. Чего мне только стоило при своем модном доме школу юных моделей организовать… И салон красоты, и магазин, и даже свой журнал… Да вы знаете, наверное.
– Да, Александр. Конечно. Ваше имя давно у всех на слуху. Кто ж не знает модный дом Александра Синельникова?
– А однажды я, знаете, талантливого фотографа пытался найти… Даже Макса Конева хотел из Питера к себе переманить. Мучился, мучился, а потом взял и сам решил попробовать… И ведь получилось! То, что мне надо было, то и получилось! Все-таки есть в скупердяйстве какой-то смысл, вы не находите? Вдруг открываются в тебе новые, абсолютно невероятные возможности…
– Но ведь… Это, наверное, очень трудно, когда все сам… Как вы один-то все успеваете?
– Ну, что вы, не надо уж так все буквально воспринимать! Конечно, я не один. За моей спиной целый штат дизайнеров, администраторов и разработчиков свои задачи выполняет. Но эти задачи я им авторитарно определяю, без намека на какую бы то ни было коллегиальность… И не потому, что я им не доверяю, просто по-другому не умею. Так уж я устроен, что делать… Плаваю во всем этом, сплю по три часа. Опасно напрягаюсь, как вы изволили выразиться. Нет, Анечка, такого рода напряжение совсем для организма не опасно, уверяю вас. Я из другого напряжения боюсь не выплыть… Из напряжения горестного обязательства…
Вздохнув, он потянулся к стакану, начал катать в ладонях его рисованные мелкой хрустальной изморозью бока. Она молчала, боясь спросить про то самое напряжение горестного обязательства, из которого он боится не выплыть – слишком уж сакраментально бы этот вопрос прозвучал. И без того ясно, чего спрашивать.
– Иногда мне кажется, что я из него и не выплыву. Знаете, так бывает, наверное… Жизнь несет и несет тебя теплым течением, и потакает тебе во всем – давай, плыви, купайся в свой творческой индивидуальности, сколько хочешь! Ты и плывешь… А потом замечаешь, что ноги в водорослях запутались. И надо остановиться, и нырнуть, чтоб решить эту проблему. Обязательно надо. И ныряешь, а что делать? А поток над головой течет, течет… Уже без тебя, сам по себе…
Он снова замолчал, глянул поверх ее головы куда-то в небо. Смотрел долго, не отрываясь, лишь изредка опуская веки на глаза. Исчез. Тронь его сейчас – и не заметит, наверное. Ну и хорошо, и пусть так сидит. А она будет сидеть напротив и тоже…исчезать. Плавать в удовольствии присутствия рядом. Когда еще выпадет такое удовольствие? И в голове так хорошо шумит, и несет, несет по течению…
