– Спасибо вам, Елена Георгиевна, за все.
Елена встречается с ней взглядом.
Это похоже на прощание.
* * *
Женщины из барака 29 – это все, что у нее осталось. Силка то и дело вспоминает о Лале из Биркенау, как он говорил ей, что она смелая. Как другие люди говорили ей то же самое. И как Александр приоткрыл в ней что-то такое, что пробуждает в ней желание жить, а не просто оставаться в живых.
И она знает, что должна совершить еще один смелый поступок.
Она разговаривает с блатными, охраняющими барак для медсестер, делится с ними своими запасами еды, и они соглашаются проводить ее в тот вечер – в воскресенье – к бараку 29. Ей надо поговорить со своими женщинами.
Пока они идут через лагерь, она видит, как на нее издали пялятся мужчины, но не подходят близко. Она входит в барак, а охранники ждут снаружи.
– Силка! – Маргарита бросается к ней и обнимает. – Что ты здесь делаешь? Это опасно.
Силку трясет.
– Мне надо с вами поговорить.
Она оглядывается по сторонам. Здесь пара новых лиц, но в основном все знакомые женщины, включая давнишних подруг Лену и Маргариту.
– Садитесь, пожалуйста, – говорит она.
– У тебя все в порядке? – спрашивает Лена.
– Да, – начинает Силка. – Ну, я встретила человека, и я неравнодушна к нему, но я даже не думала, что смогу испытывать чувства к мужчине после всего, что выстрадала. – (Женщины вежливо молчат, а Лена подбадривает Силку взглядом.) – Все вы рассказывали о своем прошлом, делились своими секретами, а я боялась. Но мне следовало ответить взаимностью. Я перед вами в долгу. – Она глубоко вдыхает. – Я была в Освенциме, – продолжает Силка. Маргарита сидит прямо, будто аршин проглотила. – В концентрационном лагере. – Силка сглатывает. – Я выжила, потому что у меня было в лагере привилегированное положение – в женском лагере Биркенау. Типа того, как у Антонины. Но…
– Продолжай, Силка, – кивает Лена, но все остальные молчат.
– У меня была в бараке своя комнатка. В том бараке, куда помещали… – она подыскивает слова, – больных и умирающих женщин, прежде чем отправить их на смерть в газовые камеры. – (Женщины в ужасе прикрывают рты ладонями.) – Эсэсовцы поместили меня туда, в тот блок, потому что там не оставалось свидетелей.
Тишина. Полная тишина.
Силка вновь проглатывает комок в горле, ощущая легкое головокружение.
Анастасия громко плачет.
– Мне хорошо знакомы эти звуки, Анастасия, – говорит Силка. – Бывало, я сердилась – сама не знаю почему. Но все они были такими беспомощными. Я не могла плакать. У меня не было слез. И поэтому у меня не хватало сил рассказать вам обо всем. У меня была постель, была еда. А они, почти раздетые, умирали.
– Сколько… сколько времени ты там пробыла? – спрашивает Лена.
– Три года.
Маргарита садится рядом с Силкой и протягивает к ней руку:
– Ни одна из нас не знает, как поступила бы. Эти подонки убили твоих родных?
– Я сама отвела маму к фургону смертников.
Маргарита сжимает руку Силки:
– Эти воспоминания слишком тяжелы для тебя, это чувствуется по голосу. И ты вся дрожишь. Лена, налей ей чая.
Лена вскакивает и идет к печке.
Остальные женщины молчат. Но Силка совершенно оцепенела и не в состоянии думать о том, как были приняты ее слова. На нее наваливается жуткая усталость.
Прошло совсем мало времени, но произнесенные слова, словно тяжелые камни, давят на нее.
Лена, вернувшись с чашкой чая, спрашивает:
– Ханна знала, да?
Силка кивает.
– Не такая уж это для нас неожиданность, Силка, – говорит Маргарита, – ведь многие догадывались, что ты там была. Ты еврейка и не рассказываешь о своем аресте.
Силка вновь начинает дрожать.
– Правда?
– Да, и то, что ты время от времени рассказывала.
– О-о…
– Ты пережила это, Силка, – говорит Лена. – И здесь ты тоже выживешь.
Анастасия, самая молодая из них, так и не отнимает руку ото рта, молча заливаясь слезами. Но ни одна из женщин не отреагировала так, как мысленно представлялось Силке и чего она всегда боялась. Они по-прежнему рядом с ней.
Значит, она сможет рассказать об этом и Александру. Может быть, узнав ее ближе, он будет все так же любить ее.
– Пожалуй, я пойду, – говорит Силка.
Лена встает вместе с Силкой:
– Приходи еще, если сможешь.
Силка позволяет Лене обнять себя. И Маргарите. Анастасия все еще не может прийти в себя.
Оцепеневшая и дрожащая Силка выходит в вечернюю тьму.
* * *
– С добрым утром, – собираясь пойти на отделение, приветствует Силка регистраторшу.
У нее остается один день с Александром. Она пока не представляет, как будет прощаться с ним. Осмелится ли она пообещать, что через много лет попытается разыскать его на свободе? Или же ей следует просто принять свою судьбу, свое проклятие?
Но вопреки тому, что она теряет его, теряет Елену и что уже потеряла дорогих ей людей, Александр разжег в ней пламя.
Но не пламя гнева, а чего-то похожего на надежду.
Ибо она никак не предполагала, что после всего, пережитого ею, сможет полюбить. Она думала, случись такое, это будет чудом. И вот оно, чудо.
– Силка, – зовет ее регистраторша, и Силка возвращается.
– Меня попросили передать, чтобы ты подошла в главный административный корпус. Тебя хотят там видеть.
Силка отдергивает руку от двери в отделение:
– Сейчас?
Там находится Александр. Она могла бы для начала поздороваться с ним. Нет, она разберется с этим, а потом проведет с ним день перед его выпиской. День, когда она сможет все ему сказать, а потом больше об этом не заговаривать.
* * *
Войдя в административный корпус, Силка видит несколько других заключенных – все они мужчины, которые стоят, тихо переговариваясь друг с другом.
– Меня просили явиться сюда, – обращается она к секретарше за стойкой неожиданно для себя уверенным тоном.
– Имя и фамилия.
– Сесилия Кляйн.
– Номер.
– 1-В494.
Секретарша перебирает лежащие на стойке конверты. Взяв один, она смотрит на номер на нем: 1-В494.
– Вот, здесь небольшая сумма денег и записка для охранника на воротах, когда будешь выходить. – (Силка не берет предложенный конверт.) – Бери и выметайся отсюда! – выпаливает секретарша.
