Степа согласно кивнул. А как еще можно понимать? Как говорят, так он и понимает, может, поэтому некоторые считают его дурачком. Только он видит губернаторшу совсем другой, чем ему говорил Семен, как будто тот говорил о другом человеке.
– Ты хороший. А некоторые этого не понимают, – как будто услышав его мысли, проговорила губернаторша. – Думают, что у тебя мало ума. А у тебя просто другой ум. Как у ребенка.
– У меня вообще-то высшее образование, – нахмурился Степа. – Я служил в морпехе, от армии не косил, всякое видел – не телефоны в киоске продавал. И Гамлета играл.
– Понял что-нибудь про Гамлета? – засмеялась Елизавета, опять став похожей на задорную, даже хулиганистую девушку.
Степа заметил: когда она смеется, несмотря на то, что вокруг глаз набегают морщинки, она становится моложе на много лет, как будто строго и повелительно разговаривает взрослая женщина, а шутит и хохочет – юная, которая живет внутри нее.
– А потом, – продолжила она, – его повысили, перевели в Москву. А я в Москву не хотела, что мне там делать? Потеряться в магазинах? Я никогда в Москву не хотела. Я так ему и сказала: «Тебя люблю, а в Москву не поеду, я там другой стану». Он спросил: «Чего тогда ты хочешь?» Я честно сказала: «Я бы с удовольствием стала королевой или хотя бы мэром, если королевой не получится». – Елизавета снова засмеялась. – Вот так мне и достался сначала один городок. Он был больше похож на расползшуюся на километры нищую полуживую деревеньку, с мертвым заводиком и старой больничкой, в которой лечились остальные поселения вокруг, тоже на последнем издыхании. Я там поковырялась с полгодика, а потом уж пошло-поехало! Старый губернатор зарвался, а тот, кто очень хотел его сместить, всё для этого сделал, все компроматы нарыл, да сам стал зарываться еще до назначения на должность. Был абсолютно уверен в своей силе. А ему сказали – сядь и посиди, подумай о своем поведении. Так что отдыхает сейчас пока за решеткой, шлет мне с зоны приветы, чтобы я не расслаблялась. И мне вот – досталась область. А ты говоришь – монархистка. Это всё так, для людей, чтобы они знали, что обо мне говорить. Отвлечь же их надо было как-то от моей личной истории. А так можно разделиться по интересам – кто монархист, тот просто за меня, кто неопределившийся, тот пусть на выставку сходит или в новую церковь, кому что ближе, а кто против царя – знает, за что меня ругать. У меня всё в жизни продумано, Степа. Точнее, почти всё. Есть то, что не продумаешь, оно приходит, тебя не спрашивая…
Елизавета говорила, как будто посмеиваясь над своими собственными словами, поэтому Степа не был уверен, что всё, что она говорила, – правда. Он хотел было спросить, кто же Елизаветин друг, тот, который из учительницы музыки сделал губернатора, но передумал, решил, что это как-то неловко.
– Да, – прервала сама себя Елизавета, держа руку на ладони Степы и глядя в окно, – вот это, конечно, мы все приехали!.. Чувствую, будет весело. Гуляют наши люди как будто в последний раз.
В окно остановившегося вездехода заглядывала морда коня, а за ней – наклонился человек, одетый в форму древнего русского воина.
– То-то еще будет… – пробормотала губернаторша. – Хорошо, что я тебя взяла. А то бы у меня нервы здесь не выдержали, я чувствую… Так, выходим.
Дверь вездехода уже открылась, и сразу две руки с двух сторон протянулись к Елизавете Сергеевне. Она хлопнула по обеим и сказала Степе:
– Иди первым и мне помоги выйти.
Степа спрыгнул и протянул обе руки губернаторше. Она довольно легко слезла, лишь слегка опираясь на Степу и задев его большой грудью.
– Елизавета Сергеевна! – С распростертыми объятиями к ней тут же подскочил мужчина среднего роста, в высокой мягкой шапке, такой, какие рисуют на старых лубочных картинках. Степа сразу вспомнил сцену «Мужик на ярмарке», которую они делали на первом курсе как раз по такой картинке. Из всей старинной одежды достать они тогда смогли только кафтан, выпросили в костюмерной, а шапку он надел девичью, черную вязаную, и вышло очень похоже.
Вся остальная одежда на мужчине была тоже оригинальная и похожа на древнюю. Холщовые штаны, светлая льняная рубаха, темно-серый длинный зипун, подпоясанный шерстяным полосатым поясом. Всё хорошее, добротное, новое, но сшито по моде трехсотлетней давности.
– Петь, а что ты так вырядился-то? – спросила Елизавета. – И людей нарядил.
– Так праздник же, Елизавета Сергеевна! И для вас есть наряды – настоящие, из музея!
– Ты вообще, что ли, умом тронулся? – Елизавета слегка постучала костяшками пальцев по его лбу. – Из какого музея?
– Из крае…вед…ского! – тут же встрял второй мужчина, уже сильно выпивший, в синем камзоле, расшитом серебром, и в мягкой коричневой фетровой шляпе.
– Понятно, – кивнула Елизавета. – Ну, пойдем переодеваться, да? – обернулась она к Степе. – Нам ведь не впервой костюмы чужие мерить? – Она подмигнула ему.
– Вадим Юрьич! Мое почтение! – Подвыпивший мужчина шутливо поклонился Степе.
– Гм! – Подошедший Гена наступил мужчине на ногу и, поскольку тот никак не реагировал, обнял его и отошел, что-то нашептывая. Тот оборачивался, кивал, громко говорил: «А-а-а-а… понял! Ясен перец! Понял…»
Комната, в которую провели Елизавету Сергеевну и Степу, вряд ли была изначально предусмотрена для того, чтобы в ней жили или даже гостили. Два небольших окошка под самым потолком, скошенном на одну сторону, слишком широкая дверь.
– Коровник, что ли, бывший перестроили? – усмехнулась Елизавета. – Оригиналы…
Гостиница «Хутор Олеговичи» находилась в длинном одноэтажном здании. Логотип этот был на многих вещах в комнате, отделанной под боярские палаты. Комната была отремонтирована и меблирована прекрасно, на узких окошках висели роскошные занавески, на подоконниках стояли живые цветы, спускавшиеся по стене пышной зеленой гирляндой, в углу цвела огромными темно-розовыми цветами китайская роза.
– Надо бы еще узнать, что это за Олеговичи тут такие… – пробормотала Елизавета, разглядывая приготовленный для нее наряд, висевший на дверце большого шкафа из светлого дерева с узором. Она взяла платье, шитое золотой нитью, и красивую вишневую душегрею, подбитую нежным палевым мехом. – Слушай, где же они всё это взяли? Платье как будто старинное, а курточка вроде новая… В театре, что ли, местном? Слишком уж богато для театра, вряд ли… Сшито-то как, сшито… и мех – вроде норка стриженая… Может, специально для барыни-боярыни расстарались, то бишь для меня? И подарят потом, чтобы помнила, как люди гулять умеют. Так, а тебе что дали? Размер, конечно, не твой… Не рассчитывали, что мой муж подрастет и похудеет… Что? – подмигнула Елизавета Степе. – Будешь моим мужем, Степа, здесь, на свадьбе?
Степа стоял, держа в руках бархатный серо-голубой камзол, и в растерянности смотрел на Елизавету.
– А? Как тебе такое предложение? – рассмеялась Елизавета. – Ты просто чудесный мальчик, Степа. Даже не представляла себе, что можно так сохраниться в Москве и особенно в твоем мире, где всё прогнило. Одевайся. Или что? Не будем участвовать в балагане? Мы и так хороши с тобой, да? – Елизавета подошла к нему и встала совсем близко. – Какое у тебя лицо… Древняя раса какая-то… Осколки утерянной цивилизации, все погибли, а ты один остался… Всё как будто ненастоящее, красивое необыкновенно… Не бывает такой красоты в жизни… – Она осторожно провела по Степиной скуле. – Смотреть бы на тебя каждый день…
