– Что? – засмеялась губернаторша. – Поплыл? Взгляд у меня такой. Колдовской. А ты думал – я просто так здесь на вертолетах летаю? Нет. Это мой предшественник пил-гулял, всё профукал, еле ноги унес с поста. А я – нет. Я надолго собираюсь во власти быть. Потому что я своей области нужна, а всякие прохиндеи – нет. И у меня в области всё должно быть хорошо и мне понятно. Если красный флаг – то я должна быть в курсе, что и почему. Музей – так музей. Чудак живет какой – ну, это мы еще посмотрим, есть ли у него справка от врачей. А, Семен? Как у тебя отношения с докторами?
Семен, не очень понимая, к чему она клонит, хмурился.
– Что? Молчишь? Что ты развел здесь? Какая еще республика? Это что – шутка? Кто тебе автономию давал?
– Сам я себе всё дал, – буркнул Семен.
– А сам – это анархия и экстремизм. У меня в области ни того, ни другого не будет. Табличку «этнографический музей» вешай, и дело с концом.
– А смысл? – Семен, отставивший было ружье, снова за него взялся.
– Ружье поставь, напротив меня садись – разговаривать будем. Ты чего добиваешься? Что, пригнать бульдозеры, снести здесь всё? Завтра здесь ничего не будет.
– Погибну за идею, – проговорил Семен.
– Ну и дурак. А ты не гибни. Ты за идею борись. А мертвый ты никому не нужен. Забудут, как забыли всех. Я правильно говорю, Степан? – Елизавета Сергеевна улыбнулась, показав мелкие белые зубки. – Вы ведь Степан, я вспомнила, как вас зовут. Тебя. Степан. Красивое имя, правильное.
– На «ты» почему сразу со всеми? – недовольно проговорил Семен. – Хозяйка потому что?
Губернаторша засмеялась.
– Потому что я людей своих люблю и со всеми хочу дружить. И еще, Семен. У тебя хорошие друзья. Значит, скорей всего, и сам ты хороший человек. А с хорошим человеком я по-плохому поступать не буду. Я вот целый вертолет людей привезла, на всякий случай, если ты отстреливаться решишь. Но вижу, что всё можно решить мирно.
– Вертолет? Против меня? – недоверчиво хмыкнул Семен.
– А как ты думал? Взяли специальный отряд, чтобы тебя штурмовать, Семен Калашников. Кто тебя знает, может, ты из миномета отстреливаться будешь? Блиндаж тут у тебя, полный оружия, а, как? При задержании были бы ранены три сотрудника внутренних войск, и ты сам мог погибнуть… Но ты оказался вменяемым человеком. Правда? – Не дожидаясь ответа Семена, Елизавета спокойно продолжила: – Значит, мы договорились. Ты – хранитель музея нашей славной истории. Правильно? История у нас сложная. Одни с войной всё расстаться не могут. Другие – с революцией. Я вот, Степа, по крупицам собираю историю царской семьи.
Семен хмыкнул:
– Чё ж ее собирать-то, тонны книг уже написаны!
– А я сама собираю. Скоро выставка будет – самых дорогих и святых реликвий нашего края и вообще России. Вот купила чашку, из которой пила чай дочка императора.
– На какие шиши?! – вскинулся Семен. – На народные деньги? Вы бы лучше поликлинику отремонтировали!.. Вон бабки помирают одна за одной, без лечения.
– Жизнь есть жизнь, – улыбнулась Елизавета Сергеевна. – Все мы когда-нибудь уйдем, Семен. А о прошлом своем нужно знать самое лучшее. Все самые лучшие сказки.
Степа несколько озадаченно следил за их разговором. Не так он себе представлял и губернаторшу, и борьбу с ней. Но она ведь женщина, с ними всё всегда сложно и не так, как ты думаешь…
– Что вот тебе в коммунизме этом, ты мне можешь сказать? Чем тебе там намазано?
Губернаторша, не дожидаясь предложения, взяла чашку, протерла ее край концом своей собственной свободной бледно-голубой блузки, скинула красивый стеганый пиджачок на спинку стула, налила себе чаю из чайника, стоявшего на столе. Разломив сушку, положила кусочек в рот, сделала большой глоток чая. Степа, как завороженный, наблюдал за ней. Небольшой рот, мягкие губы, ямочки на полных белых щеках, лучики легких морщинок около глаз, а глаза улыбаются, словно всё про тебя знают, и то, что они знают, им очень нравится.
– Что? – засмеялась губернаторша. – Красивая? Да. Я знаю. Есть в некоторых женщинах что-то волшебное, правда, Степа? То, что никакими словами не выразишь.
Семен, хмурясь и почесываясь, тоже взял чашку.
– Вот, продолжаю, – сказала губернаторша, с удовольствием прихлебывая и причмокивая. – Чай у тебя, Семен Калашников, вкусный, а в голове – ерунда. Раз ты ничего мне в ответ про коммунизм не говоришь…
– Так слова не вставить!.. – вскинулся было Семен.
– …то я сама тебе скажу, – продолжила как ни в чем не бывало Елизавета Сергеевна. – Коммунизм – это мечта. Знаешь, как мечта о том, чтобы никогда не умирать. А если мы умирать не будем, то нам тогда детей рожать не надо, потому что жить негде будет. А без детей – какая жизнь? Вот у тебя есть дети, Семен?
– В сторону разговор не уводи! – пробурчал Семен.
– Мой разговор течет как речка, по своему руслу, – показала ровненькие зубки губернаторша. – Куда надо, туда и течет. Ты, главное, следи за мыслью, не потеряйся, не заглядись на меня. Вот Степан – сидит, слушает, уже на моей стороне, да, Степа?
Степа помимо своей воли слегка кивнул. Семен зыркнул на него:
– Ну ты…
– В мире никогда не было равенства, – продолжила Елизавета. – Бог деревья не по росту ставил. Не было, нет, и не будет равенства. И искать его не стоит. Вот я – умная, сильная и прекрасная. А соседка моя по дому, где я раньше жила, Зинка, – пьяница и обжора. Я такая крупная, потому что во мне силы и здоровья много. А она толстая, потому что жрет без разбору и без разбору мужиков водит. Работает раздатчицей в столовой. И тоже хочет быть владычицей морской, вот как я. Только мне это по праву досталось – по моему уму и по силе. А ей, если бы вдруг где-то и подфартило, это не положено. Но ей не подфартило, и поэтому она тоже за равенство и коммунизм. Чтобы у меня всё отобрать – дом мой, власть мою, слуг моих и помощников. И самой зажить так, как я. Любить моих мужчин и спать на моей кровати. Вот что для Зинки коммунизм. Она левый кружок на автобазе создала. В нем Зинка и все ее собутыльники и хахали. Собираются за бутылкой дешевой водки и рассуждают о том, как хорошо будет, когда они власть снова захватят в этой бедной стране. А ты говоришь – зачем мне чашки царских дочерей. Затем!..
Семен, слушая ее, неодобрительно качал головой.
– Эк ты загнула, матушка Елизавета Сергеевна… Всё вроде так, а вроде и не так. Логика у тебя какая-то кривая, как будто ты вверх ногами на земле стоишь. При чем тут раздатчица Зинка-то и коммунизм? И как она без мозгов, если кружок могла создать?
– Так коммунизм – это власть рванья и холопья, безмозглого и хамского, – легко засмеялась Елизавета Сергеевна, и милые ямочки тут же появились на ее матовых щеках. – А ты им бредишь, людей с толку сбиваешь, в эфир выходишь. Я слушала твои передачи. Что это? Бунт? Зачем ты нашим людям голову дуришь? Не было никогда на земле равенства. Ты присаживайся, Семен, не стой. Чай себе наливай.
