«Если всё хорошо, о чем будут говорить поэты?»
– О любви, – усмехнулся Семен. – Несчастной любви никто не отменял, да, Степан, согласен со мной? Итак, продолжаем мечтать. Продолжительность жизни такова, что смещаются все привычные понятия. Пятьдесят – это не пожилой человек, это самый расцвет молодости.
«Сказками кормишь народ, а мы тут загиба…» – появилось и на полуслове исчезло чье-то возмущенное замечание.
– Связь прервалась, – огорченно покачал головой Семен. – Ладно, сегодня и так очень долго вышло. Ты, Степ, нам связь наладил. Иногда на пару вопросов-ответов хватает. Или с перебоями. Слово скажу – отключусь. А люди ждут, не уходят.
– Чудеса… – Степа сказал это искренне. Так гораздо проще. Неужели с этим человеком можно быть самим собой, не стараться соответствовать каким-то выдуманным правилам, не пытаться произвести впечатление?
– Ладно, давай пока не отходить, вдруг связь появится. Договорить бы с Елизаветой Верной, а то ее разорвет. Или его, не знаем же, кто это на самом деле. Кем только люди не называются. И «Блинчиком», и «Тяпой», и «Крокодилом»…
Семеном посидел еще некоторое время на своем месте, надеясь, что появится связь, но на мониторе был значок слабого сигнала и больше выйти в эфир Семен не смог.
– Вот видишь, какая интересная жизнь. А раньше как было? Выхожу, провожу собрание… Когда всё развалилось, завод стал загибаться, так народ и сам на собрания приходил, никто не звал. Это раньше, когда всё катилось по укатанному, не хотели, отлынивали, а как горелым запахло да по-настоящему загорелось… Эх, мне бы связь хорошую, настоящий бы канал сделал свой… Что смотришь?
– Нет, я так… удивляюсь… – помотал Степа головой. – Другая реальность какая-то…
– Другая реальность, говоришь? А какая она, настоящая реальность, ты знаешь? Сами ее делаем. Прошлое перевираем, о будущем мечтаем, сегодняшнее по-разному оцениваем. Вся реальность – у нас в голове. То и дело попадаем в чужую реальность.
– Вообще-то я таких разговоров не люблю, у меня голова начинает болеть… – пробормотал Степа.
– От мыслей? – засмеялся Семен. – Непривычный вид деятельности, стало быть. Надо просто чаще думать.
– Мне не о чем думать, – честно ответил Степа. – То есть… Все мысли путаются, если я о большом думаю.
– Ты ж не дурачок! – пожал плечами Семен. – Вот сиди и разбирайся со своими мыслями, раскладывай их по полочкам. Глядишь, думать научишься. А что, тебя в театральном институте думать не учили?
– А зачем артисту думать? Мешает только. Ты одно думаешь, а режиссер говорит тебе совсем другое. Ты начинаешь спорить, режиссер заводится. Лучше молчать и слушать, стараться понять, чего хочет режиссер. Вот он как раз и создает реальность, как вы говорите. Лучше не иметь собственного мнения, оно всё равно никому не нужно.
– Очень зависимая профессия, – покачал головой Семен. – И как жить, не имея своего мнения?
– Раньше нормально было, – признался Степа. – Даже приятно. Пришел, тебе все сказали – что и как делать, как текст говорить, куда смотреть, когда улыбаться, что ты должен чувствовать…
– А потом что?
– А потом перестали звать. Да меня, собственно, не так много и звали. И появилось время. И я стал думать. Чем больше думаю, тем хуже становится.
– А о чем думаешь?
– О разном. О том, что я никому не нужен.
– Никому не нужен?
– Да, могу идти на все четыре стороны.
– Не нужен или свободен? Это ведь две стороны одной медали. Если ты можешь всегда идти туда, куда хочешь. Что в этом плохого? С точки зрения вечности?
Степа недоуменно посмотрел на Семена.
– Не понимаю.
– Ладно. А сюда ко мне зачем пришел?
– Не знаю, – ответил Степа. – Мама послала. Чтобы я отвлекся, с вами поговорил.
– Ага, ясно. Так я тебя только загрузить могу. Отвлечь – никак. Что, обедать-ужинать будем? Гречку будешь?
– Я любое буду, – кивнул Степа, чувствуя, как от мыслей о еде неожиданно и мгновенно проснулся острый голод.
– Курицу сможешь зарубить и ощипать?
– Курицу? – ужаснулся Степа. – Зарубить?
– Ты совсем городской, что ли?
– Ну да…
– Ладно, давай поедим то, что есть. Пусть бегает пеструшка… Хотел гостя порадовать. Нечасто у меня такие гости, которых мне хочется накормить, а не расстрелять! Вот, яиц как раз набрал утром, сейчас сварим…
Степа наблюдал, как Степан ловко, но неторопливо готовил еду, достал горячий чугунок из печи, раскладывал тарелки на столе, и думал: а вот сам бы он смог, например, оставить всё и уйти жить сюда? Кстати, «всё» – это что в его случае? Ему есть разве что бросать? Семен ведь зовет своих слушателей приехать в самопровозглашенную Семеновскую социалистическую республику… И его в том числе, Степу. Может быть, ему на самом деле нужно здесь остаться? Хотя бы на время.
– Что задумался? – Семен пододвинул ему полную тарелку гречки. – Ешь.
– Я в Москве в ресторане иногда даже не понимал, что в тарелке, какая еда, – признался Степа. – Ни вкуса, ни названия не знал. Ни на что не похоже.
– Так и жизнь там теперь, как я понимаю, ни на что не похожа. Значит, и еда тоже, – усмехнулся Семен. – Но ты же не о еде задумался.
– Не о еде, – честно сказал Степа. – Я думал, смог ли бы я здесь жить.
– И как? Что надумал?
– Не знаю. Как будто я убежал от мира и решил спрятаться.
– Нет, прятаться здесь не нужно, – категорически покрутил головой Семен. – Надо верить в идею. А так…
– Идею чего?
– Социализма, коммунизма.
Степа хмыкнул:
– Я не могу серьезно на такие темы говорить. Это всё неправда. Всё давно устарело.
Семен вздохнул:
– Что-то я устал сегодня. Я объясню тебе, только попозже. Как-то тяжело дышится, открой дверь, что ли, и окно… Чтобы продуло комнату… Дымом немного тянет… Не чувствуешь?
Степа принюхался.
– Да вроде нет. Мне хорошо, наоборот. У вас очень спокойно. И как-то всё не так мрачно, как обычно.
– Отчего тебе обычно мрачно?
Степа пожал плечами:
– Не знаю, кто я, что я. Никому не нужен и себе не нужен. Не понимаю, зачем живу.
– А! – Семен потер грудь. – Слушай, что-то вот тут давит и давит… Ладно. Не знаешь, кто ты… Удивил! Обычное дело – не понимать, особенно при такой работе, как у тебя. Как же ты можешь понимать, если ты сегодня зайчик, а завтра – король Лир?
– Я не играл Лира.
– Я фигурально выражаюсь. А ты не пробовал что-то другое делать? Ну, там, не знаю… Машины чинить, детей учить…
