Сейчас Степа с сомнением смотрел, как Семен разливает густо-малиновую настойку по стаканам.
– Я вообще-то за рулем…
– А ты что, возвращаться сегодня захотел? Нет уж, давай выпьем. В кои веки нормальный человек приехал.
– Я – нормальный? – усмехнулся Степа. – Спасибо.
Семен кивнул.
– Нормальный, нормальный… Поговорим хотя бы о жизни. У меня настойка на травах и на калине. Редкого качества, голова потом от нее чистая, ясная.
Степа покачал головой.
– Да у меня проблемы были… с этим делом…
– Вот и расскажи, раз приехал. Ты же не бегаешь у меня по углам, не вынюхиваешь, красное знамя не фотографируешь, не ржешь… Значит, зачем-то за другим приехал. А я тебе о своей жизни расскажу. Хочешь?
Степа кивнул.
– Пишете что-то? – спросил он, показав на открытый ноутбук.
– Сейчас увидишь, – подмигнул Семен. – Будешь у меня сегодня гостем?
– В смысле? – не понял Степа. – Я и так гость.
– Нет, не таким… У меня же раз в день прямой эфир, – сказал Семен как о чем-то само собой разумеющемся. – В семнадцать ноль-ноль. Программа «Наше время. Семеновские новости».
Степа недоверчиво хмыкнул.
– А откуда вы новости узнаете?
– Так не секрет же, – Семен кивнул на компьютер. – Сижу, ищу, разное читаю, думаю… И еще за газетами раз в неделю в район езжу. Всё равно самого главного нигде тебе не скажут. Сначала оформят правду в удобную форму, подрисуют, подкрасят и тебе, дураку, расскажут. Так, как ты должен думать.
– А вы по-другому говорите? Но вам же тоже ненастоящие новости передают…
– Так говорю ж тебе – сижу, крупицы правды выискиваю, анализирую.
– Кем вы раньше работали? – изумился Степа. Ничего себе! Человек сидит в лесу, совершенно один, и думает о том, что происходит в мире. А он, Степа, до вчерашнего дня жил почти в центре Москвы, десять минут на машине до Красной площади, если нет пробок, и ему было совершенно наплевать на то, что происходит вокруг него.
– Сначала инженером работал, а потом стал парторгом на огромном заводе. Был у нас раньше в области завод. Да сплыл. Продали по кусочкам. Теперь муть там какая-то, ни производства, ни жизни вокруг.
– Парторгом – это как? Давно ведь уже ничего нет.
– Как давно? – прищурился Семен. – Так и я давно на свете живу. Тридцати лет еще не прошло, как нет ничего. Для меня – годы пролетели как одна неделя. Десять лет поверить не могли, как-то трепыхались еще, потом десять лет загнивали, пытались сопротивляться, то бастовали, то петиции писали, подписывали, пытались пробиться до самого верха, думали, кто-то нас услышит, мужики наши некоторые верили, что там на верху просто не знают, как у нас дела обстоят, что у них там всё как-то по-другому… А потом сдались, спились. Кто-то помер, кто-то в Москву подался, на заработки, кто-то дома сидит, пьет. А я вот вещи кое-какие взял да и в лес ушел. Решил – раз так, я буду один сопротивление оказывать! Молодых слушаю, есть такие ребята… В голове, правда, у них иногда всё перемешивается… Но есть очень толковые. Книжки себе выписываю… Давай наливай по маленькой, за победу коммунизма в одной отдельно взятой Семеновской республике!
Степа с сомнением разлил наливку.
– Лей, лей, не бойся, она градусов двадцать пять. Ты ж не зашитый?
– Да нет. Просто я…
– Что?
– Плачу, когда пью, – сказал Степа и сам засмеялся.
– Смешной ты. – Семен, внимательно вглядываясь в Степу, взял свой стаканчик. – Давай. За коммунизм! За коммунизм и всплакнуть не грех.
Степа чокнулся с Семеном и глотнул наливку. Приятное тепло разлилось по груди. Семен пододвинул ему миску с солеными огурцами и маленькими патиссонами.
– Ешь, ешь. Это у меня невесты две есть. Подкармливают.
– Невесты? – хмыкнул Степа.
– А что? Не гожусь уже? Ладно, шучу, это я так… Какое там!.. Я же не разводился. Жена у меня есть. А это просто женщины… Одна вдова, на почте, другая – разведенная, медсестра в поликлинике… Я тут ходил как-то, кардиограмму делал… Сердце что-то стучало, подняться утром не мог… Вот и познакомился. Так она всё рвалась ко мне сюда жить… А я – нет. Говорю – не могу так. Женат по закону.
– А жена?
– Жена… – Семен вздохнул. – Не поддерживает меня. Не верит в мое дело. Говорит, сбрендил я. Сын у нас буржуй настоящий. Морду отрастил, вот такие щеки, со спины видать. Шустрит, всё бегает, точнее бегал, а теперь на машине рассекает, ни законов, ни правил никаких не знает и знать не хочет, и деньги к нему сами липнут. Так он дом огромный отстроил, мать к себе взял. Она там у него Бабой Бабарихой живет, жен его шпыняет. Две у него жены. Старая и новая, обе в одном доме живут. С обеими повенчался.
– Так разве можно? – удивился Степан.
– Так он с одной в мусульманской вере, был у него такой завёрт по молодости, в Аллаха верил, очень ему эта вера по душе пришлась. А потом все-таки к нашей вере вернулся, покаялся, выпивать опять же наша вера разрешает, да и вообще человечная, понятная, на подкорке у Андрюхи записанная, видать. А жену эту мусульманскую теперь куда девать? Тем более что Андрюшка влюбчивый, он уже в другую влюбился, в нашу. А она верующая оказалась – ни в какую, только венчаться, и ни-ни, не подпускала его к себе. Он с батюшками посоветовался, все бегал с подарками, те ему сказали – не знаем, у Бога спрашивай. Андрюшка мой куда-то далеко съездил, на Ближний Восток, где Бог, видать, ближе, и приехал с готовым решением: обеих жен оставить. С новой повенчался, дом поделил на три части. Дом-то огромный, как замок. В одной моя Маруся, мать Андрюшкина, барствует, слуг гоняет, в другой – христианская жена, в третьей – мусульманская. А он между ними ходит барином.
– А внуки как?
– Не дают ему пока его боги детей, – сдержанно ответил Семен. – Сердятся, наверное.
– А вы?
– Что я?
– Верите?
– В Бога – да, в попов – нет. У попов хари – как у моего Андрюшки. И все – лучшие его друзья, потому что Андрюшка на церковь денег не жалеет. Грехи свои замаливает. Они ему райскую жизнь обещают – и здесь, на земле, и потом. А он, дурачок, верит.
– Так вы же сами верите! – не понял Степа.
– Я ж тебе говорю – я не в попов верю, а в Бога. При чем тут попы? Они люди, все любят дома красивые, на машинах гоняют, бабы у них гладкие, как положено… Даром что косы длинные и юбки в пол… А столы какие кроют… К Андрюшке-то как святые отцы завалятся, так вся челядь с ног сбивается – пир горой. Что пост, что не пост… Какой смысл фасолью с грибами объедаться? Сто блюд ставят, одно затейливее другого. Что тут от поста? А они пока брюхо и карманы туго не набьют, не уйдут.
– Но вы – верите, – уточнил для себя Степа.
