– Ты простила его за предательство?
– Простила, – легко ответила мать. – Мне легче считать это не предательством, а временным помешательством. Слабостью. Володя всегда был слабее меня, внутренне мягче и слабее. Никто этого, кроме меня, не знал.
Степа вспомнил, как пренебрежительно отец говорил: «Переведу ей деньги»… и нахмурился. Ведь нельзя об этом сказать матери? Пусть она и дальше пребывает в своих заблуждениях? Или надо их разрушить?
– Что? – усмехнулась мать. – Он что-то другое тебе сказал? Ну, так он же не понимает ничего. Ни про себя, ни про меня. – Она помолчала. – Тебе показалось – он счастлив?
Степа подумал.
– Честно? Нет. Но очень хочет счастья.
– Понятно. Поэтому он всю жизнь лотерейные билеты покупал, во все времена.
– Отец?!
– Да. – Мать засмеялась и стала похожей на себя обычную. – Ни разу не выиграл. Однажды на весь аванс на работе купил лотерейных билетов. Так хотел выиграть. Но увы.
– Мам… – Степа обнял мать, маленькую и хрупкую по сравнению с ним. – Я немного поживу у тебя, хорошо?
Мать кивнула.
– А… мальчик?
– Ну… тоже пока… – неуверенно ответил Степа.
– Съезди к деду Семену, помнишь, я говорила тебе – персонаж у нас есть?
– А что там?
– Увидишь. Мне кажется, тебе после твоей Москвы надо немного переключиться. Тут ваш фильм по телевизору два раза показывали… – Мать поправила Степе волосы. – Я оба раза смотрела и не могла поверить, что это ты. Мне кажется, ты хороший актер, сынок. Потому что ты совсем другой там. Голос другой…
– Мам! Так меня же озвучивали, я говорил, кажется…
– Ну да… Всё равно… Ты там такой сильный…
– А на самом деле? – усмехнулся Степа. – Слабый и никчемный?
– Нет, что ты, я не говорила такого.
– Но ведь думала?
– Нет. – Мать покачала головой. – В Москве не пропасть, чего-то добиться, тем более самому, – это уже означает – не слабый.
– Мам… – Степа постарался взглянуть матери в глаза. – Ты на самом деле думаешь, что сняться в главной роли – это чего-то добиться?
– Да, – не очень твердо произнесла мать.
– Из-за внешности меня снимали, мам. И всё.
– Так разве этого мало? – усмехнулась мать. – Куча актеров снималась и снимается только из-за внешности. Знаешь, говорят иногда – ему и делать ничего не надо, стоять перед камерой, да и всё. А ты вон и бегал, и прыгал через ров, плыл в волнах…
– На месте я прыгал, мам. Это все комбинированные съемки. Плыл не я, в горах прыгал не я. Каскадер, на меня со спины похожий. Я таких трюков делать не могу.
– Хорошо… А то у меня сердце даже заболело, когда я поняла, что ты через такую расщелину в горах прыгал. А насчет красоты… Ведь в тебе есть что-то очень хорошее, Степка, и это хорошее как будто прорывается сквозь экран. Я думаю, поэтому тебя и снимают.
– Снимали, мам. И не из-за этого. Никому хорошие не нужны. Смазливые лица, крепкие бицепсы – всё.
– Ты разочаровался в своей профессии, сынок?
Степа пожал плечами.
– Просто я больше никому не нужен, мам.
– Всё еще придет, сынок. Такая это профессия. Десять лет можешь быть никому не нужным, а потом…
– А десять лет эти как прожить, мам?
– Не знаю. Слышала такие истории. Но не представляла, каково это. Иди спать, завтра с утра поговорим.
– Я поеду, куда ты сказала.
– К деду Семену? Давай. Вот, захвати ему тогда… – Мать достала из шкафа пакет с крупой и сахаром.
– Он твой знакомый?
– Нет. – Она улыбнулась. – Ты всё поймешь. Если он пустит тебя, конечно. Он не всех пускает. Вот адрес, держи… До деревни Колочки, там дорога проселочная, потом дорога кончается, но дальше ориентир по вырубке леса у ЛЭП.
– А как же я проеду? – удивился Степа.
– Так машина хорошая у тебя… – неуверенно ответила мать.
– Мне точно надо туда ехать?
– Точно.
– Не скажешь почему?
Мать засмеялась.
– Просто такого больше нигде нет, я так думаю. Уж и телевизионщики к нам два раза приезжали. Да одни не нашли его, а других он вроде не пустил. Хотели с вертолета снять, а там не видно ничего. Квадрокоптер запускали. Тоже ничего не снял. Кого-то пустил, слухи поэтому разные ходят.
– Да что там такое-то, мам?
– Езжай – увидишь. Как раз отвлечешься от наших с отцом страстей. А то вон ты как загорелся. Хотел же завтра идти еще с ним разбираться, да?
Степа в сердцах помотал головой.
– Он для меня теперь никто. Вообще никто.
– Степка, ну что ты как маленький! Жизнь такая сложная… Всё меняется. Рубить так не надо сплеча, пожалуйста. Любой человек может заблудиться.
– Он жизнь новую начал, мам!.. – в сердцах сказал Степа и тут же пожалел об этом, увидев, как быстро опустила глаза мать. – Возможно, ты и права. Выглядит, кстати, он не очень…
– Не утешай меня, сынок. Я надеюсь, что Володя здоров и полон сил. И верю, что он когда-нибудь одумается и вернется. Страсти поутихнут – и вернется. Мне так легче жить – с надеждой. Ведь жизнь – это то, как мы ко всему относимся. Никто не знает – как оно на самом деле. Правда – не снаружи, правда – внутри. Я верю, что отец хороший человек, любит меня, просто дал слабину. Я с этим живу. Понимаешь?
Степа как можно увереннее кивнул.
* * *
Степа выехал из города, дав себе слово, что, вернувшись сегодня вечером, обязательно сходит на озеро, где мальчишкой проводил всё лето. Пусть теперь там вообще всё стало по-другому, но ему нужно было вернуться мысленно в то время, когда ничего еще не было – ни театрального института, ни Мазорова, ни так быстро прошедшей славы и «черной метки». Степе казалось – вот выйдет он на этот берег, постоит у воды, посмотрит на старый монастырь вдали, на гладь озера, на пожелтевшие теперь листья камышей, и к нему придет какое-то решение. Ведь нужно дальше как-то жить, невозможно сидеть дома и ждать приглашения на новый фильм. Можно, конечно, шарашиться по таким вот непонятным халтуркам, как зазвала его Генриетта… Но почему-то эта перспектива совсем не нравилась Степе.
На выезде из города ему махнул постовой. Степа притормозил.
– Нарушаем? – полуутвердительно проговорил полноватый полицейский, лениво помахивая жезлом.
Степа пожал плечами. Московские номера, понятно. Хорошая машина… Хочет к чему-нибудь привязаться, чтобы Степа ему заплатил.
– На летней резине ездим? – кивнул постовой на колеса. – Не положено…
Второй же, лениво подошедший к ним, стал вглядываться в Степу, окинул взглядом машину, опять пристально посмотрел на Степу, разулыбался.
