Отец кивнул:
– Да, Виолетта Сергеевна.
Степа не мог понять, почему молодая девушка называет отца «Саныч», а он ее по имени-отчеству.
Когда та ушла, отец перевел глаза на Степу:
– Тренер и подруга хозяина. Шел бы ты отсюда, Степа. Мне странно, как ты такой вот уживаешься в Москве.
– Не ужился, – коротко ответил Степа и ушел.
Не стал протягивать руку отцу, не стал обниматься с ним, хоть ему и показалось, что отец как раз намеревался дружески похлопать его и приобнять, как он всегда делал.
Зачем ему теперь обниматься с отцом? Даже если мать его простила и, как оба говорят, «дружит» с ним. Странная дружба. Отец живет с какой-то молодой Мариной, а дружит с матерью. И у матери хватает сил на такую дружбу.
От непривычных размышлений у Степы заболела голова. Что дальше делать – вообще со всем – теперь непонятно. Он думал, что приедет к родителям, хотя бы здесь будет какая-то стабильность и надежность, как было всегда.
Степа для себя решил – пока отец не вернется домой, он с ним вообще общаться не будет. Будет считать, что тот умер. Ему так проще.
– Поговорил? – спросила мать, внимательно глядя на Степу.
Степа кивнул.
– Зря ты так, Степка… – Мать погладила его. – Поссорились, да? Он мне уже позвонил.
– Позвонил? – Степа удивленно смотрел на мать.
– Конечно. Ты просто не понимаешь… Я не могу его зачеркнуть. Мне так еще больнее.
– А я могу, – упрямо ответил Степа.
Мать беспомощно улыбнулась.
– А и зачеркивай, Степка. Ведь должен кто-то ему отомстить… – Мать села на стул, стоявший в прихожей, и совершенно неожиданно для Степы начала плакать. – Ты прости меня. Я давно не плачу. Я для себя что-то решила… Не знаю, правильное ли это решение. Но иначе я бы вообще… Мы же с ним никогда не разлучались. Столько лет изо дня в день вместе. Я никак не могла привыкнуть к одиночеству и тишине в доме… К тому, что всё время теперь одна. Невыносимо пусто было… Я даже пыталась готовить по привычке поначалу, как обычно. Но ничего не лезло… Готовила и собаке во двор относила. Всё. Прости. Что-то я… – Мать решительно вытерла слезы, крепко обняла Степу, прижалась к нему.
Степа тоже обнял мать. Разве не в этом самая большая ценность жизни? Он объяснить это не может – ни себе, ни другим, но чувствует, что этого никогда нельзя отдавать и ни на что менять. Самое дорогое, что у него есть – это его мать и ее любовь. Никогда раньше он об этом не думал. Когда ее не станет, он останется один на земле, если у него не появятся свои дети. Что, неужели это так просто?
От такой мысли Степа замер. Мать не так поняла это.
– Что, сынок, что? – Она подняла на него исплаканные глаза. – Прости меня.
– Да нет, мама, что ты…
Степа обнимал и гладил по голове мать, жалея, что не может найти никаких слов, чтобы сказать ей о своей любви и теплоте, которая у него в душе. Мать прильнула к нему.
– Мам, давай я сделаю что-то по дому?
– Хорошо, – кивнула мать. – Только завтра утром. Сейчас уже ночь. Давай ложиться. Мальчик, с которым ты приехал, так неспокойно спит… Всё бормочет что-то, по кровати крутится…
Степа посмотрел на мать. «Мальчик, с которым ты приехал…» Ясно. Значит, не поверила. Как бы ни хотела иметь внука, в сказки верить не хочет. Потому что это его мама, та, которую он знает и любит.
– Мам… – Степа сам прижался к ней, на мгновение почувствовав себя маленьким. – Я… в общем…
– Хорошо, всё хорошо, сынок.
– Зачем ты с ним общаешься? – спросил Степа о том, что не давало ему покоя.
Отец показался ему сейчас таким чужим, таким неприятным. Всё плохое, что было в душе по отношению к нему – по крохотным крупицам можно было набрать это плохое за годы, сейчас поднялось и слепилось в плотный увесистый комок. Бросить бы этот комок прямо в него, встряхнуть его как следует. Может быть, и ударить… Степа помотал головой.
– Ну что ты, что… – Мать вздохнула. – Компромисс – это способ выжить. По-иному я бы не выжила. Прирастаешь к человеку, понимаешь? А когда он уходит, уходит вместе с ним часть тебя. Не знаю, как тебе объяснить. Сначала я себе сказала: «Всё, он для тебя умер. Жизнь продолжается, у тебя одна жизнь. Встань и улыбайся!» Знаешь, сейчас часто так советуют, по-американски…
Степа пожал плечами.
– Да я не читаю ничего такого… Не слушаю…
– Вот и не читай. Я попробовала. Это самообман, который в один прекрасный момент тебя взорвет. Тогда я попробовала по-другому. Сказала себе – да, мне очень больно. Очень-очень. Мне не хватает Володи. И я ему сама позвонила. Первый раз он испугался. Стал хамить, даже попытался сказать что-то обидное… Боялся, что я буду звать его обратно, что буду укорять, винить… Я еще раз позвонила. Было так унизительно… Но я позвонила по делу, нужна была его подпись, тут в доме собирали подписи. Так, еще перемолвились парой слов. А потом у него в животе что-то заболело, знакомая врач сказала, что он приходил в поликлинику. Вот я позвонила, предложила сбор трав, у нас тут одна женщина летом делает, все у нее настои и травяные сборы берут. Он тоже насторожился, думал, зазываю… А я просто оставила ему мешочек в условленном месте.
– Где? – с любопытством спросил Степа.
– На кладбище, – легко ответила мать. – У могилы его матери.
Степа потрясенный смотрел на нее.
– Зачем?
– Никакого особого смысла. Ничего другого придумать не смогла. Да еще и подумала, что он там давно не был. Пусть сходит.
– Воспитываешь отца? Всегда так было? – Степа понял, что он ничего в общем-то не знал об их отношениях. Хорошие отношения, не ругаются при нем, да и всё тут.
Мать вздохнула.
– Теперь-то уж не до воспитания… Знаешь, я сначала думала, как мне сделать так, чтобы было легче мне. А потом поняла, что и ему не очень легко, Степа. Как бы он ни хорохорился. Как бы ни чувствовал себя счастливым, по-новому.
Степа досадливо покрутил головой.
– Подожди. – Мать положила руку ему на ладонь. – Я много разных этапов проходила. И мне было сложно ему звонить, и жалко себя, и жалко его. А потом я спросила себя: «Оля, что для тебя главное? Что он тебя бросил? Что тебе одиноко? Что он предал?»
– Конечно! – ответил тут же Степа.
– Не знаю… Я думала, что должна радоваться, ведь ему хорошо сейчас. Так я говорила себе. И это по-христиански. И совершенно невозможно с этим смириться. Это та стадия смирения, которая тебя убивает. Ты смиришься, ляжешь и умрешь. Вот так.
– И что?
– И что… Да, я звоню ему сознательно. Я хочу, чтобы он знал, что нас связывают глубокие многолетние отношения, которые вот так нельзя прервать. Хочу, чтобы он когда-нибудь вернулся.
