Но все вышло не так. В первом вузе он с утра занял очередь на прослушивание и прошел лишь к вечеру. Из десяти человек, которых прослушивали вместе с ним, фамилию прошедшего на следующий тур назвали только одну: «Васильков». Степу позвали в комнату, где проходило прослушивание, и усталая дама лет пятидесяти пяти спросила его:
– Еще показываться куда-то будешь?
Степа неопределенно пожал плечами и улыбнулся.
– В школе двоечником был? – неожиданно продолжила дама.
– Нет, – удивился Степа. – Почему?
– Ладно. Неважно. Не ходи больше никуда. И программу поменяй. Тебя возьмут. Только не трепись об этом с остальными. Подготовь Блока «Двенадцать», отрывок найди какой-нибудь поярче, и прозу Достоевского, из «Идиота». Там, скажем… сцену Мышкина с Аглаей или лучше монолог о времени…
– Я похож? – удивился Степа.
– Да, ты похож на идиота, и в прямом, и в литературном смысле, – улыбнулась дама. – Каждый представляет Мышкина по-своему. Я – так. Делай, что говорят.
– Хорошо.
– Ну-ка, скажи четко «сестринский».
– Сестринский… – повторил Степа, не понимая, к чему она клонит.
– Понятно, я думала, ослышалась или нет… Ладно. Научим, это исправляется…
Степа, обескураженный, кивнул и ушел, даже не узнав, выйдя из аудитории, фамилию дамы. Не похоже было, что она к нему подкапывается, как англичанка, намерения которой со временем прояснились, и как некоторые другие дамы и девушки, но поверить до конца он ей не решился. «Возьмут…» Мало ли что бывает!
Домой он уже не успевал, позвонил родителям, сказал, что задержится у друга, уехавшего в Москву на заработки. «Ох, сынок…» – только и сказала мать, и не предполагавшая, где сейчас Степа. Он решил до поры до времени ничего не говорить зря родителям. Общежития на первых прослушиваниях не давали, ночевать ему пришлось на вокзале, это было неудобно и неприятно. В три часа его разбудили охранники, потребовали билет и документы. Пару раз к нему подсаживались странные личности, колобродившие по вокзалу всю ночь, предлагали выпить и просили денег. Сна практически не было. Но Степа утром умылся в туалете, почистил зубы, причесал рукой волосы, пожалев, что не взял с собой чистую рубашку и забыл про расческу, и поехал в другое театральное училище. Поверить, что в Щукинское – а вчера было именно оно – его взяли с одного прослушивания, он и утром не мог. Конечно, та дама четко сказала: «Тебя возьмут…», но кто она? Может быть, и никто. Степа ее не знал, в фильмах никаких не видел, на профессора она не очень похожа… Хотя как должен выглядеть профессор, преподающий актерское мастерство, Степа не знал.
Дальше он пошел в Щепкинское, где прослушивание вел известный актер, снимающийся в популярном сериале. Степа начал читать стихи Есенина, которые выучил для поступления, споткнулся под внимательным ироничным взглядом известного актера, и… забыл слова напрочь. Бессонная ночь дала себя знать. В голове гулко перекатывались три последних слова «стихов моих грусть, стихов моих грусть…» Почему-то ныли ухо и зуб с той же стороны, продуло, наверное, ночью.
– Ну и…? – спросил известный актер, постукивая огрызком ярко-оранжевого карандашика по столу. – А дальше что?
– Забыл, что дальше, – честно ответил Степа.
Актер и еще две женщины, слушавшие вместе с ним абитуриентов, засмеялись. Степа смутился. Так часто бывает. Он говорит абсолютно серьезно о важных вещах, а люди смеются, не зло, наоборот, с приязнью и симпатией. Но как себя при этом вести Степе – совершенно непонятно. Смеяться вместе с ними? Глупо. Молчать, насупившись? Еще глупее. Степа почувствовал, как краска стала заливать его щеки. Женщина, сидевшая справа от известного актера, что-то негромко сказала, наклонившись к нему. Тот кивнул, задумчиво рассматривая Степу.
– Откуда такой? – спросил актер. – Не из Москвы?
Степа помотал головой.
– Город большой у тебя? Издалека приехал?
Степа опять помотал головой.
– Неговорящий человек… Ну, это не беда, – усмехнулся актер. – Хуже, когда наоборот, как наш Хомячков был. – Он подмигнул женщинам. – Артистам разговаривать необязательно. Вышел, стоишь, молчишь, уже интересно… Значит, по адресу к нам пришел… Так… ну, давай еще что-нибудь. Проза какая у тебя?
– «Берег» Бондарева.
– Сцена какая?
– Там… размышление…
– Не надо. А басня какая?
– «Волк и Ягненок».
– А тебе кто больше нравится? – неожиданно поинтересовалась вторая женщина. – Волк или ягненок?
Степа растерянно пожал плечами.
Актер что-то негромко сказал, Степа не разобрал, обе преподавательницы кивнули, внимательно его разглядывая, одна даже сменила очки. Актер сказал:
– Да!.. Так, и тем не менее. Договори хоть один текст до конца. А то, может, у тебя памяти совсем нет!.. Ну, давай, смелей!
Степа начал читать басню, актер замахал на него руками.
– Стой! Что за буква «с»? Ты специально так жужжишь или дефект?
– Не знаю… дефект, наверное, – неуверенно ответил Степа.
Члены приемной комиссии переглянулись.
– Ясно. Ладно, иди.
Степа вышел, абсолютно уверенный, что здесь его не пропустили на следующий тур. Задержался случайно, потому что его облепили девочки и стали наперебой спрашивать, что было, они слышали из-за двери обрывки разговоров. Через пятнадцать минут дверь аудитории открылась, и девушка прочитала список из двух человек, прошедших из двух десяток абитуриентов на следующий тур: прошла очень толстая девушка с длинной пшеничной косой и он, Степа.
Ободренный и расстроенный одновременно – как он мог забыть стихотворение, которое так отлично знал? – он поехал еще в Школу-студию МХАТ. Там всё практически повторилось. Стихотворение ему до конца дочитать не дали, попросили произнести фразу, где были одни «с»: «У Сени и Сани в сенях сом с усами». Степа, путаясь, кое-как повторил скороговорку.
– Ужас, – сказал тот, кто сидел в центре. – Но ты нам нравишься. Животное какое можешь показать?
– Зайца, – ответил Степа, чуть подумав.
Комиссия из трех человек и пара студентов, помогавших со списками абитуриентов, захохотали. Степа тоже стал смеяться.
– Ну какой ты заяц? Ты себя в зеркало видел?
Степа кивнул.
– Давно? А то ты нечесаный. Нечесаный… гм… Аполлон, который думает, что он заяц.
И все снова засмеялись.
– Я на вокзале ночевал, – негромко сказал Степа, подождав, пока они отсмеются, и понимая, что выглядит очень плохо. – Я бродячую собаку могу показать.
– Ладно! – махнул на него рукой тот, кто сидел в центре. – Занимался где-нибудь в театральном кружке?
– Нет.
– Это хорошо. Петь умеешь?
