– Да.
– Отлично. Это за городом, по Минскому шоссе. Там… ну, в общем, ничего криминального, деньги отличные. Одевайся покрасивше, и, знаешь, летнее что-нибудь надень… Брейся да приезжай.
Степа взглянул на себя в зеркало. Хорошо, что борода и усы медленно растут, он и не помнит, когда брился в последний раз.
– У меня…гм… трехдневная. И я за рулем.
– А тебе идет?
– Вроде да.
– Ну, давай тогда небритый. Сейчас же модно. А одет как? Домой не заедешь?
– Домой – нет.
Степа мельком оглядел себя. Вроде нормально одет… Не грязно… Одежда у него вся новая, но иногда он забывает ее стирать и гладить. Сейчас в дорогу всё побросал в сумки и переоделся в новый свитер, ни разу не надёванный, и хорошие черные джинсы, зимние, правда, плотные, но так на улице и не лето уже…
– Ладно.
Степа решил, что ввязываться ни во что дурное он не будет, потому что знает себя: ввяжется – не выпутается. Как было в институте, когда узнал, что его собственный друг продавал потихоньку наркотики. Степа узнать-то узнал, а что делать с этим – не понимал. Сдать друга? Увещевать того не удавалось. Пару раз покурил смесь – тошно потом было несколько дней, больше не стал. Да друг и не настаивал, потому что на самом деле был его лучшим другом. Это потом уже пошло-поехало. Тот чуть не сел, открутился и… закрутил что-то по-крупному. Тут уж дорожки их разошлись окончательно. А пока два года жили вместе в комнате, Степа только маялся и места себе не находил.
Степа с сомнением вошел в большую студию, оборудованную в двухэтажном загородном доме. Он оглянулся на Генриетту.
– Иди-иди! – махнула она ему. – Всё хорошо!
В соломенном шезлонге возлежала полураздетая девица в черном раздельном купальнике со стаканом ярко-лимонного напитка в руке и медленно размешивала его длинной полосатой трубочкой. Два парня выстраивали свет. Один из них, увидев Степу, бросил провода и пошел к нему, протягивая руку. Степа с трудом узнал помощника оператора Васю, одного из многих, кто работал на съемках у Мазорова.
– Привет, Вась! Что это всё такое? Клип, что ли? – спросил Степа, оглядываясь в поисках Гоши.
Тот, уже не растерявшись, сел на стул и в кои-то веки не уткнулся в телефон, а разглядывал студию.
– Так вот… – Вася кивнул на девицу, плавно приподнявшуюся и приближающуюся теперь к ним. – Сниматься с ней будешь.
– Степик, Степик, – заторопилась Генриетта, – я тебе всё сейчас объясню. Это просто для Инстаграма, да, Лейла?
Девица кивнула и подошла близко к Степе, откровенно разглядывая его.
– Не похож… – скривила она огромные губы.
– Ну, как не похож, как не похож, если это он сам? Степа, как твоя фамилия, скажи ей?
– Васильков, – пожал плечами Степа.
– Нет. – Девица шутливо оттолкнула Степу, потом потянула обратно за рукав. – Ладно… Красивый… Это не он, конечно… Денег таких не стоит… А грим ему сделаете? Как в фильме…
– Сейчас, сейчас…
– Генриетта Львовна… – Растерянный Степа все-таки отвел женщину в угол студии и постарался говорить потверже: – Что это? Что мне надо делать? Кто режиссер?
– Я – режиссер, Степик. Ничего тебе не надо делать. Это не фильм. И даже не клип. Парочка снимков и… еще прямой эфир в Инстаграме. Минутка там… две… Только ты одет плохо, по-зимнему. У тебя другая одежда есть? – Генриетта, не стесняясь, задрала Степин свитер. – Что там у тебя?
Когда долго не работаешь актером, забываешь, что с тобой могут обращаться как с ребенком, с человеком, лишенных всех прав, с умалишенным. Степа помедлил и всё же скинул с себя свитер. Генриетта с удовольствием погладила его по голому плечу, поправила лямку черной борцовки.
– Какой же ты, Степка, красавец. И вот что ты пьешь? Работы, что ли, нет? А почему ты по подиуму не ходишь? Рост, фигура… Ты же модель.
Степа пожал плечами.
– Не зовут. Да и… стыдно это.
– А пить дома не стыдно? Квартиру хоть купил, говорят, да?
– Отобрали уже квартиру, не смог заплатить, – вздохнул Степа.
– Да ты что!.. – покачала головой киношница. – Так, ну, слушай, что надо делать. Точнее, тебе ничего не надо делать. Сейчас тебе лицо и волосы подправлю…
– Вы сами?
– А что? Я всё умею делать. Зачем мне лишним людям платить? У нас вот видишь – два оператора, с двух точек снимем, один из них звуковик, он же электрик и шофер. И я. Гример, постижер, главный режиссер, главный бухгалтер, продюсер и сама себе ассистент. Всё.
– А какой сценарий?
Генриетта засмеялась:
– Да успокойся! Я ж тебе говорю – для Инстаграма. Девицы хотят ставить фото с известными людьми.
– Фото – в смысле?
– Ну, что ты заводишься? Просто фото. Обнимешь там ее…
– А прямой эфир – о чем?
– Мы поставим видеофон, как будто это всё происходит на Галапагосских островах, у меня есть очень красивое видео. Да всё уже готово, и шумы, и всё, не переживай. Поэтому по старинке и делаем, хотя проще с хромакеем, на зеленом фоне, потом р-раз – и что хочешь вставляй сзади. Хочешь – Багамы, хочешь – космос. Но девушка делает историю в прямом эфире для своих подписчиков, поэтому приходится изворачиваться.
– Она платит? – кивнул Степа на девицу.
– Ну да. Дочка хозяина… – Генриетта одними губами произнесла название огромного сетевого монстра, плодящего дешевые магазины через каждые пятьсот метров. – Одна из пятнадцати или шестнадцати детей от трех браков… – так же тихо добавила она, посмеиваясь. – Но денег навалом.
– Зачем ей я?
– Тихо, ты что! – одернула его Генриетта. – Я же сказала, нет? Михальский должен был приехать… Что-то там у него… А я уже ребят вызвала, они же сорвались! Что я их – подводить буду? Да и сама Лейла уже приехала… Ничего, на тебя уговорила. Тебя еще помнят. Помнят же? Ребята, у нас ведь Степик – звезда?
– Ага, – зевнул второй оператор, которого Степа видел впервые.
Степа обернулся на Гошу. Тот быстро потерял интерес к происходящему и стал играть в телефон.
– Ну… я не знаю… – неуверенно сказал Степа.
– Что ты не знаешь, что ты не знаешь? Мне бы кто столько денег дал за то, чтобы со мной просто сняться, я бы точно знала! Иди, садись! – Генриетта подтолкнула Степу на площадку.
Лейла уже улеглась обратно в шезлонг и, глядя в небольшое зеркало, подмазывала карандашом брови, и без того широкие и темные, нарисованные на гладко выбритом краю лба. Степа засмотрелся – как странно это женщины теперь делают – сбривают брови, чтобы нарисовать их заново… Что-то ему это напоминает, из истории, но историю он учил совсем плохо… Египтяне – да, точно! Сбривали волосы на голове и надевали парики!
