А в какие игры они играли! И, главное, как играли!
«Классики» и «резиночка»? И это мы называем играми?
Да они часами прыгали через веревочку. У них тогда не было прыгалок (если кто-то думает, что при слове «прыгалки» я вздрагивала, он ошибается) – у них была толстая бельевая веревка. Они прыгали «с налету», «без пропусков», с поворотами. Весь двор прыгал, команда на команду… А чтобы каждый прыгал сам по себе? Скучища! Мама признавала только командные игры. И только те, в которые можно играть с азартом: «вышибалы», «казаки-разбойники», «прятки»…
Ух как было весело! Ух как они носились по всем окрестным дворам!
Где, где все эти игры? Куда ушло все это веселье? Где дворовая жизнь?
Нет, современные дети не те. Современные игры не те.
А как они во дворе звали друг друга гулять? Встанут у дома два-три человека и кричат:
– Зо-я! Вы-хо-ди! Зо-я, вы-хо-ди!
Зоя выйдет, и все тогда снова кричат:
– Ри-та, вы-хо-ди! Ри-та, вы-хо-ди!..
(А когда я была уже взрослой, мама однажды вдруг вспомнила, как в 1952 году бывшие подруги кричали у нее под окном:
– Ри-та – жид! Ри-та – жид!)
А «ножички»! А «камушки»!
«Ножички» – это когда играющие делят между собой «мировое пространство», понарошку, конечно. На земле рисуют большой круг. Это наша «земля». (Размеры круга образуются как-то сами собой, они никогда не бывают слишком большими или слишком маленькими.) Этот круг делится на равные секторы по количеству игроков: это разные страны (можно даже дать им названия). А потом игроки по очереди метают ножички на части других игроков. Если ножик воткнулся в землю, ты ведешь линию по чужой территории, отрезая себе участок. Лезвие должно двигаться по прямой. «Отрезанный» у соседа кусок становится твоим. Поэтому и метание не может быть механическим. Тут нужно продумывать тактику «отрезов» – чтобы они в конце концов соединились вместе. Потому что главное – выдавить из круга другого игрока. Тот, кто уже не может устоять на своем куске даже одной ногой, из игры выбывает.
Все они, объясняла мама, до войны и после войны носили в карманах небольшие складные ножички.
И мама показывала мне, как играть в «ножички». Даже не понимаю, почему в наше время уже никто не хотел играть в «ножички»!
Мама пыталась научить меня играть в «камушки» – но безрезультатно. Это искусство требовало усиленной тренировки. И в одиночку я вряд ли смогла бы продолжить традицию. Разве только пошла бы в цирковое училище…
Кроме того, возникала проблема с камушками. Камушки лучше брать плоские, гладкие, обточенные водой. Таких камушков была уйма в белом песочке у Волги.
В Саратовской области, где мама жила во время эвакуации…
* * *
Забыла сказать кое-что важное про «секретики».
«Секретик» немыслим без «золотца». Добыть «золотце» – вот что представляло проблему!
Оно было только в шоколадных конфетах.
У нас дома такие конфеты появлялись только в связи с Новым годом, когда мы получали на разных «елках» «подарки» – наборы со сладостями.
А в обычное время – никаких шоколадных конфет. Слишком дорого и не входит в число полезных продуктов.
Но к шоколадным конфетам мама все-таки относилась с некоторым уважением, в отличие от леденцов или карамели.
Карамель, леденцы – это все вредно для зубов.
Из-за этих конфет мама в детстве испортила себе зубы.
Дедушка вечно давал ей конфеты. Пойдут они с ним гулять, мама попросит конфетку – и дедушка ей никогда не отказывает.
Дедушка был такой добрый, такой слабохарактерный…
А бабушка ругалась, что дедушкины конфеты перебивают маме аппетит…
* * *
Старые люди бывают ужасно наивны, особенно если у них было счастливое детство, а потом они всю жизнь работали во имя светлого будущего.
Маме был 71 год. И ей очень хотелось маленькую прибавку к своей маленькой пенсии воспитателя детского сада. Маленькую прибавку давали тем, у кого рабочий стаж превышал сорок лет. А мама проработала всего 38 лет.
И тут она совершенно случайно встретила бывшего папиного друга, который когда-то рассказывал мне про Снежного человека. Леонид Николаич работал все в том же интернате, с которым у меня связаны теплые воспоминания, только уже не учителем, а непонятно кем. Кем-то, кому разрешалось спать в подвальной каморке. Потому что к этому времени Леонид Николаич пропил свою квартиру.
Папа однажды сказал: «Мы с Леней не просто дружили. Мы „понимали“ друг друга». Отец-то у Лени сидел! Десять лет. По амнистии вышел, в 1953 году… А Леня, он был такой умница! Но его, конечно, не взяли на филфак МГУ. Он еле-еле устроился куда-то на заочный.
А этот Ленин отец… Как вышел, так начал пить. И пил, и пил, и пил. И спаивал Леню, и спаивал… Папа не мог сдержать осуждения.
…Леонид Николаич сказал, что в интернатской столовой требуется уборщица. Мама решила «добрать» два года и устроилась в интернат. Столовая в интернате была слишком большой для мамы, и мама уставала. Но ее грела мысль о маленькой прибавке.
Через два года, однако, все случилось не так, как мама предполагала: в пенсионном фонде на нее сильно накричали и выписали ей штраф. Мама считалась «неработающим пенсионером». И теперь доплату за ее «неработу» потребовали вернуть. Сумма штрафа составила примерно шесть маминых пенсий.
Слово «штраф» испугало мою законопослушную маму до полусмерти – как будто ее собирались арестовать. Кроме того, непонятно было, из чего этот штраф выплачивать… Я сказала: «Мама, справимся как-нибудь. Но нельзя так сходить с ума!..» – и она тут же решила, что ее отправят в психушку… Я не умела ее успокоить…
…
– Вашей маме надо подать заявление в прокуратуру, – человек из «Мемориала» говорил спокойно и грустно. – Если ее родителей репрессировали, когда она была ребенком, ее тоже признают необоснованно репрессированной.
– Но дедушку посадили во время «дела врачей». Маме к этому времени было уже девятнадцать.
– Я думаю, все-таки нужно подать заявление, – сказал этот человек. – Возможно, вы не все знаете.
Нам объяснили, как это сделать, мы съездили в прокуратуру. В холле стоял деревянный ящик, в крышке – узкая щель. Мы опустили туда мамино заявление.
И вот пришел ответ…
Мама достала из ящика полированного серванта самодельный конверт: она сама теперь делала из картона конверты для хранения разных бумаг. Для прочности прошивала их швом «вперед иголку». Конверты были ужасного вида, но мама «доверяла» им важные документы.
Письмо из прокуратуры уже лежало в таком конверте. Мама поднесла бумаги совсем близко к глазам – а вдруг со вчерашнего дня в них что-нибудь изменилось? – и протянула мне справку.
