123 Практический опыт подсказывает, что наряду с инцестуальными фантазиями, с родительскими имаго ассоциированы религиозные представления. Нет нужды приводить здесь исторические доказательства, они общеизвестны. А что насчет кажущейся предосудительности религиозных ассоциаций?
124 Некто однажды заметил, что за обеденным столом в обычном обществе менее постыдно рассказывать пикантные истории, чем говорить о Боге. В самом деле, многие охотнее признают свои сексуальные фантазии, нежели во всеуслышание согласятся с тем, что их аналитик – спаситель. Если в первом случае имеются биологические оправдания, то во втором налицо явная патология, а все патологическое вызывает у нас сильнейший страх. Мне представляется, однако, что «сопротивлению» придают чересчур большое значение. Явления, о которых идет речь, можно с таким же успехом объяснить недостатком воображения или способности к рефлексии, что делает акт осознавания чрезвычайно трудным. Возможно, пациенту вовсе не свойственно сопротивление религиозным идеям – просто ему и в голову не приходит, что он может всерьез рассматривать своего аналитика как Бога или спасителя. Чтобы уберечься от таких иллюзий, достаточно здравого смысла. Гораздо быстрее, однако, он приходит к выводу, что, по мнению аналитика, спасителем является он сам. Если человек догматик, то он, как известно, с легкостью принимает других за пророков и основателей религий.
125 Религиозные представления, как свидетельствует история, обладают величайшей суггестивной, эмоциональной силой. К ним я причисляю, разумеется, все représentations collectives, все то, о чем повествует история религии, а также все то, что заканчивается на «изм». Последнее – всего-навсего современная версия конфессиональных религий. Человек может искренне верить, будто он крайне далек от всяческих религиозных убеждений, однако никто не способен отдалиться от человечества настолько, чтобы не иметь хотя бы одной доминирующей représentation collective. Его материализм, атеизм, коммунизм, социализм, либерализм, интеллектуализм, экзистенциализм и так далее свидетельствуют против его невиновности. Тут или там, открыто или тайно, но он одержим некой супраординатной идеей.
126 Психолог знает, как много общего у религиозных идей с родительскими имаго. История сохранила тому потрясающие свидетельства, не говоря уже о современных медицинских открытиях; как следствие, некоторые люди пришли к выводу, будто отношения с родителями можно рассматривать в качестве подлинного источника религиозных представлений. Эта гипотеза зиждется, конечно, на плохом знании фактов. Во-первых, нельзя просто перевести семейную психологию современного человека в контекст примитивных условий, где все совершенно иначе; во-вторых, следует остерегаться плохо осмысленных фантазий относительно племенного отца и первичного стада; и в-третьих, что самое главное, необходимо доскональным образом знать феноменологию религиозных переживаний, которая сама по себе требует тщательного изучения. Психологические исследования в этой области пока не выполнили ни одного из этих трех условий.
127 Из психологического опыта нам наверняка известно одно: теистические представления ассоциируются с имаго родителей, но наши пациенты обычно их не осознают. Если соответствующие проекции не могут быть сняты посредством инсайта, то мы имеем все основания подозревать наличие эмоциональных содержаний религиозной природы, вне зависимости от рационалистического сопротивления пациента.
128 Насколько мы знаем, человек всегда и всюду находился под влиянием доминирующих представлений. Любой, кто утверждает, что это к нему не относится, просто сменил распространенную форму веры на другую ее разновидность – менее известную ему и другим людям. Вместо теизма он – ревнитель атеизма, вместо Диониса – благоволит более современному Митре, вместо неба – ищет рай на земле.
129 Человек без доминирующей représentation collective был бы совершенно аномальным явлением. Такой человек существует лишь в фантазиях тех, кто заблуждается насчет самого себя. Такие люди ошибаются не только относительно существования религиозных идей, но и – причем даже в большей степени – относительно их силы. Архетип, лежащий в основе любой религиозной идеи, обладает, как и всякий инстинкт, своей специфической энергией, которую он не теряет, даже если сознание его игнорирует. С большой долей вероятности можно утверждать, что каждому человеку присущи все обычные человеческие функции и качества; следовательно, мы можем ожидать присутствия в его психике нормальных религиозных факторов, или архетипов. Если кому-нибудь удается сбросить оболочку веры, то это возможно только потому, что под руку попалась какая-то другая. Ни один человек не в силах этого избежать – ибо он есть человек.
130 В силу своей доминирующей позиции représentations collectives, естественно, вызывают самое активное сопротивление. Будучи вытесненными, они прячутся не за чем-то пустяковым, но за теми представлениями и фигурами, которые уже стали проблематичными (по другим причинам), тем самым лишь усиливая и усложняя их сомнительную сущность. Например, все, что нам хотелось бы приписать нашим родителям, раздувается до фантастических размеров из этого тайного источника; посему остается открытым вопрос, насколько серьезно следует воспринимать пресловутую инцестуальную фантазию. За родительской или любовной парой скрыты содержания высочайшего напряжения, которые не постигнуты сознанием, а потому могут стать доступными восприятию только через проекцию. То, что такие проекции действительно возникают, не являясь при этом отражением общепринятого мнения, доказывают исторические документы: вопреки традиционным убеждениям, сизигии не только проецировались, но и часто переживались в форме видения
[75].
131 Одним из самых поучительных примеров в этом отношении служит видение недавно канонизированного брата Николая из Флюэ, швейцарского мистика XV века, о видениях которого сохранились показания его современников
[76]. Так, брат Николай узрел Бога в двойственной форме – один раз как величественного отца, а другой раз как величественную мать. Трудно вообразить более неортодоксальную репрезентацию, ибо еще тысячу лет назад церковь изъяла женский элемент из Троицы как еретический. Брат Николай был простым неграмотным крестьянином, который, несомненно, получил не более чем церковное образование и уж точно не был знаком с гностическим толкованием Святого Духа как женской и материнской Софии
[77]. Кроме того, его так называемое видение Святой Троицы является идеальным примером интенсивности проецируемого содержания. Психологическая ситуация брата Николая была исключительно подходящей для подобной проекции, ибо его сознательное представление о Боге столь мало согласовывалось с бессознательным содержанием, что последнее было вынуждено проявиться в форме чужеродного и разрушительного переживания. Из этого факта следует, что это было не традиционное представление о Боге, но, напротив, «еретический» образ
[78], который реализовался в зрительной форме; архетипическая интерпретация, которая вновь пробудилась к жизни абсолютно спонтанно, вне зависимости от традиции. Это был архетип божественной пары, сизигии.
