Итак, это бессилие должно послужить лишь к унижению разума – который желал бы судить обо всем, – но не к оспориванию нашей уверенности в своих понятиях. Если бы наставлять нас был способен один только разум, тогда пусть Бог даст, напротив, чтобы мы в нем вовсе не имели нужды и познавали бы все предметы инстинктом и чувством. Но природа отказала нам в этом благе; напротив, она дает нам весьма мало познаний такого рода, а все остальные могут достигаться лишь рассуждением.
Вот почему блаженны и тверды в убеждении те, кому Бог дал веру через сердечное чувство; но тем, кто ее не имеет, мы можем ее дать лишь через рассуждение, пока Бог не даст им ее через сердечное чувство, без чего вера остается делом всего лишь человеческим и бесполезным для спасения души.
111 (339). Я могу представить себе человека без рук, без ног, без головы – ведь нас только опыт учит, что голова человеку более необходима, чем ноги. Но я не могу вообразить человека без мысли. Это был бы камень или животное.
112 (344). Инстинкт и разум – печати двух природ.
113 (348). Мыслящая тростинка.
Не в пространстве должен я искать своего достоинства, но в правильности мысли. Владение землями не даст мне никакого преимущества. В пространстве Вселенная объемлет и поглощает меня, малую точку; мыслью я ее объемлю.
114 (397). Величие человека в том, что он сознает себя несчастным; дерево себя несчастным не сознает.
Сознавать себя несчастным – это несчастье; но сознавать, что ты несчастен, – это величие.
115 (349). Нематериальные души.
Философы, победившие свои страсти, – какая материя могла это сделать?
116 (398). Сами эти несчастья доказывают его величие. Это несчастья владетельной особы. Несчастья свергнутого короля.
117 (409). Величие человека.
Величие человека столь очевидно, что оно проистекает даже из его ничтожества. Ведь то, что естественно для животного, для человека считается ничтожным; из чего мы заключаем, что если ныне его природа подобна природе животных, то это есть падение высшей природы, которая была ему свойственна прежде.
Кто ощущает себя несчастным оттого, что он не король, как не свергнутый король? Ощущал ли Эмилий Павел себя несчастным оттого, что он больше не был консулом? Напротив, все полагали его счастливым оттого, что он консулом был, ибо этот сан дается не навсегда. Но Персея считали таким несчастным оттого, что он больше не царь, – ибо этот сан дается навсегда, – что люди удивлялись, как это он еще может оставаться в живых. Кто считает себя несчастным потому, что у него только один рот, и кто не сочтет себя несчастным, если у него останется только один глаз? Наверно, никому не приходило в голову печалиться об отсутствии третьего глаза, но тот, у кого нет ни одного, безутешен.
118 (402). Величие человека даже в его страстях, в том, что он сумел из них вывести удивительный порядок и создать образ и подобие милосердия.
VII. Противоположности
119 (423). Противоположности. После доказательств низости и величия человека. Теперь пусть человек назначит себе цену. Пусть он любит себя, ибо его природа способна на добро; но он не должен из-за этого любить и те низости, которые в ней заключены. Пусть он презирает себя, ибо способность эта не осуществляется; но он не должен поэтому презирать саму эту природную способность. Пусть он ненавидит себя, пусть он себя любит: он способен познать истину и быть счастливым, но не владеет истиной неизменной и утешительной.
Я хотел бы пробудить в человеке желание ее обрести, быть готовым и свободным от страстей, чтобы следовать за ней, где бы она ни была, сознавая, насколько замутнены страстями его суждения; я хотел бы, чтобы он ненавидел в себе правящую им похоть, дабы она не ослепляла его в миг выбора и не останавливала его тогда, когда выбор уже сделан.
120 (148). Мы столь высокого мнения о себе, что желали бы стать известными всему миру и даже тем, кто придет после нас. И мы так суетны, что радуемся уважению пяти или шести ближайших к нам людей и довольствуемся им.
121 (418). Опасно слишком настойчиво убеждать человека, что он не отличается от животных, не доказывая одновременно его величия. Опасно и доказывать его величие, не вспоминая о его низости. Еще опаснее оставлять его в неведении того и другого, но очень полезно показывать ему и то, и другое.
Человеку не следует ни полагать себя равным животным или ангелам, ни пребывать в неведении о том и о другом, а следует знать и то, и другое.
122 (416). Д. П.-Р
[33]. Величие и ничтожество.
Ничтожество вытекает из величия, а величие из ничтожества; поэтому одни настаивают на ничтожестве тем упрямее, что доказательство его видят в величии, а другие настаивают на величии тем жарче, что выводят его из самого ничтожества. Все, что одни смогли придумать в доказательство величия, другим лишь послужило доводом для утверждений о ничтожестве; ведь чем выше вершина, с которой падаешь, тем ничтожней себя ощущаешь, и наоборот. Они гоняются друг за другом в порочном круге; ведь очевидно, что в меру собственного разумения человек видит и свое величие, и свое ничтожество. Короче, человек сознает свое ничтожество. Он ничтожен, потому что такова его участь; но он велик, потому что это сознает.
123 (157). Противоречия, презрение к нашему существу, нелепая смерть, ненависть к нашему существу.
124 (125). Противоположности.
Человек от природы легковерен, подозрителен, робок, отважен.
125 (92). Что такое наши врожденные понятия, как не усвоенные обычаи. У детей – те, что они получили от обычаев отцов, как охота у хищных зверей.
Иной обычай дает иные врожденные понятия. Опыт помогает судить об этом, а также о том, существуют ли врожденные понятия, неподвластные обычаю. Есть и привычные понятия, противоречащие природе и неподвластные природе и второй привычке. Это как вам будет угодно.
126 (93). Отцы опасаются, как бы сыновняя любовь не изгладилась. Что же это за природа, если ее можно изгладить.
Привычка – вторая природа, и она разрушает первую. Но что такое природа? И почему привычка к природе не принадлежит? Я очень боюсь, что сама природа – не более чем первая привычка, как привычка – вторая природа.
127 (415). О природе человеческой можно судить двумя способами: либо сообразно ее цели, и тогда она велика и несравненна; либо сообразно поведению толпы, как судят о природе лошадей или собак, видя в ней бег и animum rcendi
[34], и тогда человек подл и низок. Вот два пути, полагающие разные способы суждения и вызывающие столько споров у философов.
