95 (316). Здравомыслие простых людей.
Щегольство – не такое уж пустое дело; это значит доказывать, что на тебя работает множество людей. Это значит доказывать своей прической, что у тебя есть камердинер, парфюмер и т. д., своими брыжами, шитьем, позументом и т. д. А иметь множество слуг – это не просто внешняя оболочка, не просто красивая попона.
Чем больше у человека слуг, тем он сильнее. Наряд – это доказательство силы.
96 (329). Причина вещей.
Страсти человеческие порождают множество красот; умение хорошо играть на лютне – зло только по причине наших страстей.
97 (334). Причина вещей.
Похоть и сила – вот источники всех наших действий. Похоти повинуются по своей воле, силе – против воли.
98 (80). Почему хромой нас не раздражает, а раздражает хромающий ум? Потому что хромой признает, что мы ходим прямо, а хромающий ум полагает, что это мы хромаем. Иначе мы бы испытывали к нему жалость, а не гнев.
Эпиктет задает вопрос еще резче: почему мы не обижаемся, когда нам говорят, что у нас болит голова, но обижаемся, когда говорят, что мы дурно рассуждаем или принимаем неверное решение.
99 (80 и 536). Причина в том, что мы совершенно уверены, что голова у нас не болит и что мы не хромаем, но не столь уверены, что приняли правильное решение. Ведь мы можем быть уверены только в том, что видим совершенно ясно, и когда другой совершенно ясно видит противоположное, мы впадаем в замешательство и смущение. Тем более когда тысяча других людей смеются над нашим выбором: тогда надо предпочесть наше суждение множеству других. А это рискованно и трудно. Таких противоречий никогда не бывает, когда речь идет о хромоте.
Человек так устроен, что если сказать ему: ты глупец, – он поверит. И если он сам себе это скажет, то заставит себя поверить: ибо человек ведет с самим собой внутреннюю беседу, и важно верно ее направлять. Corrumpunt bonos mores colloquia prava
[31]. Нужно хранить молчание, насколько возможно, и разговаривать лишь с Богом, который и есть истина; тогда сумеешь самому себе ее внушить.
100 (467). Причина вещей.
Эпиктет. Не так с теми, кто говорит: у нас болит голова. Мы уверены в своем здоровье, но не уверены в своем суждении; и действительно, его суждение было глуповато.
А ведь он думал доказать свою мудрость, рассуждая, в нашей власти или нет.
Но он не понимал, что не в нашей власти управлять сердцем, и был не прав, выводя это из того, что есть христиане.
101 (324). У простых людей воззрения очень здравые. К примеру.
1. В том, что они выбирают развлечение и что охота важнее добычи. Полузнайки издеваются над этим и, торжествуя, доказывают на таком примере человеческое безумие, но в суть они не проникают. Люди правы:
2. В том, что отличают человека по внешнему виду, по знатности или богатству. Многие с успехом доказывают, как это неразумно. Но это очень разумно. Каннибалы смеются над царем-младенцем.
3. В том, что оскорбляются, получив пощечину, и так жаждут славы; ведь она столь желанна из-за других весьма существенных благ, с нею связанных. А человек, который получил пощечину и не возмутился, согнут под бременем оскорблений и нужды.
4. Трудиться наудачу, путешествовать по морю, идти по жердочке.
102 (759). (Либо иудеи, либо христиане должны быть дурны.)
103 (298). + Справедливость, сила.
Следовать справедливости справедливо; покоряться силе необходимо.
Справедливость без силы – немощь; сила без справедливости – тирания.
Бессильной справедливости противятся, ибо всегда есть дурные люди. Несправедливую силу осуждают. Поэтому следует соединить справедливость и силу, а для того либо справедливость сделать сильной, либо силу сделать справедливой.
О справедливости можно спорить – сила очевидна и бесспорна. Поэтому нельзя было придать силу справедливости, ибо сила восстала против справедливости и заявила, что справедлива не справедливость, а она, сила.
И вот, не сумев сделать справедливость сильною, мы сделали так, будто сила справедлива.
104 (322). Какие преимущества дает знатность, которая человеку в 18 лет доставляет положение, известность и почет, каких другие добиваются в пятьдесят. Так тридцать лет выигрываются без труда.
VI. Величие
105 (342). Если бы зверь делал по рассудку то, что он делает по инстинкту, и говорил по рассудку то, что говорит по инстинкту об охоте, и предупреждал собратьев о выслеженной или потерянной добыче, он говорил бы и о том, что ему более всего досаждает, к примеру: перегрызите эту веревку, она ранит меня, а я не могу до нее дотянуться.
106 (403). Величие.
Причины вещей доказывают величие человека, который сумел построить такой замечательный порядок из своих страстей.
107 (343). Попугай чистит свой клюв, хотя он чист.
108 (339). Что в нас испытывает наслаждение? Рука, плечо, плоть, кровь? Очевидно, это должно быть нечто нематериальное.
109 (392). Против пирронизма.
(Странно, что они не могут дать определение таким вещам, не напутав. Мы сейчас поговорим об этом.) Мы полагаем, что восприятие у всех одинаковое. Но это произвольное предположение – у нас нет никаких доказательств. Согласен, что эти слова употребляются в одних и тех же случаях, и что всякий раз, когда два человека видят, как некое тело изменило свое положение в пространстве, они оба выражают свое восприятие этого предмета одним и тем же словом, говоря, что предмет этот движется; и из этого тождества в словоупотреблении делают важный вывод о тождестве мысли. Но хотя можно сделать ставку и на такое утверждение, это отнюдь не полностью и не окончательно убеждает: ведь известно, что зачастую одни и те же выводы делаются из различных предположений.
Этого довольно, чтобы запутать суть предмета, хотя и не настолько, чтобы вовсе помрачить прирожденную ясность суждений, коей мы руководствуемся в таких вещах. Академики
[32] стали бы биться об заклад, но это лишь во вред и смущает догматиков, к вящей славе всей пирронистской шайки, то есть этой двусмысленной двусмыслицы и некоей сомнительной темноты, где ни наши сомнения не могут вовсе загасить всякий свет, ни наша прирожденная ясность не может вовсе рассеять тьму.
(На обороте. Такова же и всякая вещь. Бог – начало и конец. Екк.)
1. Разум.
110 (282). Мы познаем истину не только разумом, но и сердцем. Именно сердцем мы познаем начальные понятия, и тщетно рассудок, к этому непричастный, пытается их оспорить. Пирронисты, которые только этим и заняты, стараются напрасно. Мы знаем, что живем не во сне. Как бы ни были мы бессильны доказать это с помощью рассуждений, такое бессилие означает лишь слабость нашего разума, но никак не зыбкость всех наших знаний, как они утверждают. Ибо знание первоначал – пространства, времени, движения, числа – столь же твердо, как любое из тех, что даются нам рассудком; на эти-то знания, добытые сердцем и инстинктом, и должен опираться разум и основывать на них все свои рассуждения. Мы сердцем знаем, что у пространства три измерения, что числа бесконечны, а уж потом разум нам доказывает, что нет двух таких квадратных чисел, из которых одно было бы вдвое больше другого. Начальные понятия познаются чувством, теоремы доказываются умозаключением; и в том, и в другом знании мы можем быть уверены, хотя достигаются они разными путями, – и если разум потребует у сердца доказательства начальных понятий, чтобы согласиться их разделить, это будет так же смешно и бесполезно, как если бы сердце требовало от разума прочувствовать все доказанные им теоремы, чтобы согласиться их принять.
