* * *
Водитель остановился, что-то заговорил, бешено жестикулируя. Алиссон плохо знала язык, но было понятно и без перевода – дальше не повезу, стоп.
Они вылезли из машины. Было страшнее, чем в настоящем бою, там, по крайней мере, видно, кто в тебя стреляет, где находится враг и какой он. Здесь же – пустые, заполненные мусором, горящими машинами, обломками улицы и выстрелы. Похожие на щелчок кнута хлопки – пули бьют по стенам, бьют рядом с тобой, и ты не знаешь, где прятаться, потому что не видишь, кто и откуда стреляет.
Забившись в какой-то дверной проем. Алиссон достала сотовый. По памяти набрала номер Исмаила… он должен был ей помочь. Должен был…
Зазвучала музыка, странная какая-то… но это была его музыка, именно такая была установлена на его телефоне. Сердце пустилось в пляс. Она не знала, что это нашида, и в ней сказано, что надо убивать неверных.
– Да, кто это?!
– Исмаил! Любимый, это я! Алис! Алис!
– Алис!? Я… Что с тобой. Ты…
– Я в Гелиополисе, любимый!
– Я тоже, но как ты тут оказалась?
– Нет времени! Ты должен меня забрать! Ты должен… тут стреляют, я боюсь!
– Где ты?!
– Я не знаю, черт… просто приезжай!
– Успокойся. Что ты видишь. Скажи мне, что ты видишь?!
Алиссон опасливо выглянула из своего укрытия.
– Льва! Лев на фронтоне! На здании! Лев!
– Я знаю, где это. Я приеду!
– Поторопись, тут…
Пуля ударила совсем рядом, она спряталась в своем маленьком убежище, сжавшись от страха…
* * *
В помещении, куда ее притащили – было тесно, грязно. Видимо, это здание использовалось как госпиталь – она видела раненых, перевязанных грязными тряпками, умирающих. Среди муджахеддинов почти не было врачей, а лекарством на все случаи жизни было многократное повторение первой суры Корана. Точно так же воевал Талибан – раненых оставляли умирать у обочины дороги и они умирали с радостью, потому что тот, кто умер на джихаде – шахид вне зависимости от того, как он умер. Точно так же – они относились и к смерти других людей: в этом была какая-то дикарская, примитивная справедливость. Не ставящие ни во что чужие жизни – они так же относились и к жизни своей.
Освещения не было. Мощный луч фонаря высветил ее лицо.
– Говори! Говори, проститутка!
– Что тебе надо, урод!?
– Моли свое правительство! Моли, чтобы оно пришло и спасло тебя! Моли своих тагутов!
– Да пошел ты, свинья!
Сильный удар кулаком повалил ее на пол. Ее несколько раз ударили ногой, потом начали срывать одежду.
– Исмаил…. – разбитыми губами прошептала она. Она так и не поняла – что это Исмаил рассказал своим сородичам, где ее искать. Раньше – у него были большие планы на нее – но теперь он ожесточился и искал возможность убить как можно больше неверных. Мир катился в пропасть, неверные, яхуды, харбии наступали со всех сторон, казалось – что настал момент Священного мирового джихада, и смысла в каких-то хитроумных комбинациях уже не было. Только грубая, нерассуждающая сила.
Разъяренные тяжелыми потерями, боевики не стали требовать за нее выкуп – хотя первоначально мысль была именно такая. Они несколько часов насиловали ее, а потом зарезали. Труп выкинули в грязь, на улицу…
Запас везения американской тележурналистки Алиссон Моррис был исчерпан.
Исламская республика Египет. Подступы к Каиру, Суэцкая дорога. Офицерская танковая группа. 11 августа 2014 года
Впереди все горело. И позади – тоже. Черные столбы дыма подпирали небо, ударные Файтинг Фалконы выступивших частей бомбили Каир. Дорога была запружена брошенным транспортом.
Девять танков М1А2 "Абрамс", с усиленной броней (конечно не такой, как в американском городском варианте) – приближались к Каиру с северо-востока. Никакой поддержки в виде набитых пехотинцами бронетранспортеров не было – только танки. В экипажах – были в основном офицеры, рядовой состав, тот, который согласился выступить против исламской революции – рассадили в качестве заряжающих. Дело нехитрое – кидай и кидай болванки в ствол. Гарью – пахло даже в танке.
Полковник Исмаил Тури сидел в командирской башенке головного танка, позывной Лев-один, остальные танки носили позывные от Льва-второго до Льва-девятого. Они должны были усилить группу первой полевой армии, выступившей против исламских радикалов, взявших власть в стране. Как сообщили по рации – более половины солдат просто разбежались, остальные были ненадежны. Все держалось на офицерах – действующих и бывших, офицеры и часть сержантского состава выполняли функции рядовых. Все было бы уже закончено – если бы не громадный численный перевес бородатых ублюдков и колебания солдат. Все можно было бы закончить уже сейчас…
Впрочем, самое главное – продержаться какое-то время. Дальше – подойдут израильтяне, может быть – и американцы, должны же они одуматься и понять, что они натворили. И тогда – все будет кончено.
В кармане у полковник Тури был пистолет. В танке – автомат АКМС с двойным боекомплектом. Он понимал – что все пути к отступлению отрезаны и сдаваться – не собирался в любом случае. Только не этим восставшим хамам, которые трахают овец, не моются, и пять раз в день встают раком.
На головном танке колонны был бульдозерный отвал. Машины, которые не успевали убраться в кювет – просто сметались в сторону…
Зазвонил телефон, сотовый. Бородатые – не отключили связь, она нужна была им самим. В отличие от военных – у них не было раций.
– Салам – крикнул полковник в трубку, потому что нормально говорить было невозможно из-за шума от танка.
– Салам, брат! – донесся голос подполковника Шахи, который знал Тури лично – где ты?
– Я…
Подполковник посмотрел на карту.
– Подхожу к городу Заказиг, как понял?
– Тебя понял, брат. Поторопись, у меня тут очень большие проблемы. Очень большие проблемы, как понял?
– Тебя понял, брат. Делаю все, что могу.
Фраза «очень большие проблемы» среди офицеров – заговорщиков была условной. Она означала, что солдаты либо уже взбунтовались – либо вот – вот взбунтуются.
Ошиблись здесь все. До последнего человека.
Офицеры, заговорщики, бывшие и действующие спецслужбисты – сильно ошиблись в оценке настроений народа. Они не знали – верней, понимали, конечно, что привычно не обращали внимания на то, что в Египте существует два народа, с совершенно разной идентичностью. Относительно благополучный, имеющий отношение к армии, к власти, к бизнесу, к работе с туристами (основная отрасль египетской экономики до революции) – его ценности базировались на арабском национализме, на капитализме, на идентификации себя как потомков фараонов, великого народа древности. Правда, таких – было не больше двадцати процентов. А остальные восемьдесят – это нищая глубинка или каирские пригороды, где на миллион человек приходится одна водоразборная колонка. Вот там то как раз – и процветает шариат, ваххабизм, салафизм в самых диких формах. Людям, которые входили в эти восемьдесят процентов – было наплевать и на арабский национализм и на фараонов, и на музеи, и на долину пирамид – им элементарно было нечего есть. Они ненавидели всех – туристов, которые приезжали и бросались деньгами, бывших своих – которые пошли обслуживать туристов, их ненавидели как предателей. Армию и спецслужбы, на которых держалось государство – коррумпированное и бюрократизированное (а где сейчас найдешь другое?). Этим людям, нищим, необразованным, озлобленным – были больше по душе не сентенции Мишеля Афляка
[56] и воспоминания об ОАР
[57] – им больше были по душе простые истины, которые излагал мулла на своей проповеди в подпольной (теперь уже не подпольной) молельне. Туристы – враги, они неверные, они развращают народ. Армия – предатели и угнетатели народа, тираны, поддерживающие тагута. Когда будет шариат – все поделят поровну и не будет вражды. Жена является собственностью мужа, она должна сидеть дома, пусть даже в доме нет еды. К тому же – Братья-мусульмане распределяли помощь от исламских стран, от Саудовской Аравии, от Катара, они делали это быстро и эффективно, не требуя собирать справки, не разворовывая большую часть. Заболел ребенок, надо похоронить отца, нет работы – на. Держи. Теперь представьте – что произошло, когда начался государственный переворот и тысячи мулл объявили, что армия хочет отнять у народа власть и передать ее американцам, что сейчас в страну войдут американские и израильские войска.
