Пока я мою посуду, папа слоняется по квартире и болтает без остановки – о том, как он использует работу в баре для того, чтобы побольше узнать об управлении собственным клубом, о том, как много поменялось в Сиэтле с его отъезда.
– Сколько же хипстеров развелось, – слышу я краем уха, когда он возвращается в гостиную. – Говорят, они вытеснили даже рокеров и панков! Но я в это не верю, они остались, они где-то есть. Дикс, надеюсь, ты-то не слушаешь эту хипстерскую чушь, а?
Откуда-то из комнаты доносится тихое «нет».
– А что ты слушаешь? Поставь-ка мне что-нибудь. Где проигрыватель?
– У нас его больше нет, – отвечаю я.
– Я обычно слушаю музыку с телефона, – добавляет Дикси.
Мы решаем не говорить отцу о том, что, когда нам нужны были деньги, мама продала не только проигрыватель, но и всю коллекцию дисков. С тех пор единственным источником шума в доме стал телевизор.
Закончив с посудой, я возвращаюсь в гостиную. Папа и Дикси сидят на диване. Он тыкает куда-то в тетрадь с домашней работой, словно пытаясь помочь. В желтоватом вечернем свете наполненная ароматом мясного рулета квартира кажется такой уютной, что сердце щемит. Наверное, так он все и задумал. Именно это и должна увидеть мама. Все это – спектакль для нее одной. По желудку прокатывается волна спазмов – то ли от нервов, то ли оттого, что я переборщила с едой. Меня окатывает волной дрожи и холодного пота, и я бросаюсь в ванную. Рухнув перед унитазом, я наклоняюсь, и живот мучительно скручивает. Когда все заканчивается, я обессилено опускаюсь прямо на пол, положив голову на сидушку унитаза. Хорошо было бы выплакаться прямо сейчас, выплеснуть накопившееся, но я не могу. Просто не могу. Ни сейчас, ни вообще, будто слезные каналы забило намертво так, что ни одной слезинке больше не просочиться. Я понимаю, что, если не уйду из дома сейчас, мне не останется ничего, кроме как спрятаться и ждать. Поэтому я просто чищу зубы, возвращаюсь в гостиную и объявляю, что иду спать.
Папа удивленно поднимает на меня глаза:
– Ты что, шутишь?
– Я устала.
– Она вечно так делает, – закатывает глаза Дикси. – Каждый раз, когда назревают проблемы, Джем просто прячется под одеялом.
– Я устала и хочу спать, – повторяю с нажимом.
– Ты можешь просто прилечь на полу, рядом с диваном, и подремать, – отвечает отец. – Давайте держаться вместе, когда мама вернется. Единым фронтом.
Стащив с дивана одну из подушек, он устраивает ее на полу и кивает мне. Мои колени наливаются свинцом, словно их заколдовали, и я снова начинаю его ненавидеть за все, что он делает. За все, что он сделал со мной всего за несколько часов. Стоило ему вернуться – и вот я уже делаю то, что не хочу делать. Стоило ему вернуться – и вот я уже соучастник в этом дурацком обмане. Я ложусь на пол, поворачиваюсь спиной к дивану и всматриваюсь в экран телевизора.
8
Первое, что я чувствую, когда просыпаюсь, это острые пятки Дикси, упершиеся прямо мне в ребра. Скрежет ключей в замочной скважине приводит меня в чувство моментально. Мама уже здесь.
– Джем, быстро на диван! – шипит отец и, не дожидаясь моей реакции, хватает меня за ворот футболки и тащит вверх, на подушки. Он всегда был сильным, даже слишком, и это пугало.
Когда дверь распахивается, мы трое вытягиваемся по струнке – я, Дикси и папа, втиснувшийся между нами. Приобняв меня за талию, он сжимает пояс моих джинсов: если я попытаюсь хотя бы дернуться, он быстро усадит меня обратно. Сбежать невозможно.
Эмоции на лице мамы говорят за нее. Первый шок сменяется замешательством, затем изумлением. Ослабив хватку, отец широко улыбнулся. Судя по всему, он принял ее растерянность за восторг и всего на пару секунд поверил, что план сработал. Что мама действительно счастлива видеть нас вместе. Но я-то знаю, что это не так. Мы влипли.
Мама швырнула ключи одним быстрым движением, явно целясь в отца. Пролетев через всю комнату, они задели мое плечо и упали где-то позади.
– Какого хрена?
В отличие от мамы, я прекрасно знаю, что сейчас случится, и встаю с дивана, надеясь убраться отсюда как можно скорее.
– Он заявился прямо в школу.
Пропустив мой ответ мимо ушей, мама тыкает пальцем в сторону Дикси:
– Что я тебе говорила?
Дикси подскакивает как ошпаренная:
– Ты же сама сказала, что не можешь запретить мне видеться с ним!
– Я сказала тебе держать дистанцию! Я не разрешала тащить его в наш дом!
На лице отца появляется тень замешательства, когда он поворачивается к сестре:
– Ты ей рассказала?
Браво, Дикси. Теперь на тебя злятся оба. Лицо сестры заливает краской, кажется, она вот-вот заплачет.
– Дикс, я тебя спрашиваю, ты ей рассказала?
– Оставь ее в покое, Расс, – говорит мама.
Поздно. Слезы бегут по щекам Дикси одна за другой. Что-то мерзко проворачивается под моими ребрами. Я и сама не понимаю, почему мне ее жаль.
Поднявшись с дивана, отец делает пару шагов к маме.
– Не смей ко мне приближаться, придурок, – шипит она.
– Ох, точно, я же придурок. Я и забыл. Я идиот, а ты великолепна. – Махнув рукой, он указывает ей в сторону кухни. – Иди и загляни в холодильник, Адри. Поройся в шкафчиках.
Я молча смотрю на маму, сгорая от стыда. Мне бы так хотелось, чтобы ее юбка была не такой короткой, а вырез на топе – не таким глубоким. Чтобы подводка на глазах была не такой жирной, а татуировок было бы меньше.
Но она здесь. Вот что я сказала себе в этот момент.
Лицо мамы краснеет от гнева.
– Ну и что, ты купил еды? Посмотрите, какой герой! – кричит она. – Что же ты будешь делать, когда она закончится? Где те четыреста долларов в месяц, которые ты обязан был мне присылать? Где они, я тебя спрашиваю?
– Вот они, Дри, забирай.
Вытащив из кармана большущую пачку наличных, отец протягивает деньги маме. Она только смеется:
– Ага, конечно.
Она ставит сумку на пол, раздраженно стаскивает с себя ботинки и отшвыривает их в сторону. Не обратив ни малейшего внимания на протянутые ей деньги, она отправляется на кухню.
– О, у нас сегодня шоколадный торт? Шикарно! – цедит она.
– Ну спасибо, Дикс, – говорит отец. – Я-то думал, что на тебя можно положиться.
Дикси не поднимает глаз, уставившись под ноги. Мой первый импульс – дать ей пострадать, насладиться ее болью. В конце концов поймет, что же представляет собой отец. Но я на ее стороне в этой ситуации.
– Какая разница, кто и что кому сказал, – говорю я ему. – Мама не хочет видеть тебя при любом раскладе. И Дикси тут ни при чем.