На сей раз ссориться не пришлось. Мама, покачиваясь со сна, покорно сползла по лестнице и забралась с ногами в кресло-качалку на крыльце. Я накрыла ее одеялом. У нас с каждым днем становится холоднее.
Огоньки соседских жилищ, как всегда, освещали мне путь по Раппс-Дэм-роуд до Календарного холма. Сегодня в поле оказалось как-то особенно темно и мрачно, только месяц слегка поблескивал в небе. Я сказала маме по рации: «Старгерл приземлилась. Конец связи» и направила фонарик на развалины дома ван Бюренов, но так далеко луч не доставал. Комковатая почва хрустела под ногами. Я даже пожалела, что не взяла с собой костыль.
В луче света моя почти завершенная четверть круга из белых колышков-шпателей казалась чем-то сверхъестественным, неземным, словно наследие инопланетян или древних цивилизаций. Метки я пронумеровала фломастером. Ко дню пожара их накопилось 15. Учитывая трехнедельный пропуск, взяв шпатель в этот раз, я проставила на нем номер 19. Подойдя к последней установленной метке, опустилась возле нее на корточки и посветила со всех сторон. Что-то было не так. Я ожидала увидеть надпись «15», но на ней никаких цифр не нашлось. Я перешла к предыдущей. И на ней – никаких. То же и с третьей. Только добравшись до четвертой метки от конца, я обнаружила свое последнее обозначение: 15.
Что за ерунда? Неужели кто-то оставлял метки в мое отсутствие? Ну да, выходит так – но кто? Мама! Я уже собралась было связаться с ней по рации, как вдруг из темноты раздался голос: «Героям на домашнем обучении не спится по ночам?»
Перри.
Вошел в луч света от моего фонарика.
– Что ты тут делаешь? – спросила я.
– То же, что и ты. – Он показал мне шпатель.
Я осветила непронумерованные вешки.
– Это ты вкопал?
– Ну кто-то же должен был это делать, – пожал он плечами.
– А откуда ты знаешь как надо?
– Не великая наука.
Он включил свой фонарик. Наши лучи переплелись. Время текло. Звезды и планеты тихонько двигались по своим орбитам.
Перри рассмеялся.
– Что? – спросила я.
– Ты так пялишься на меня, будто я трехголовый или типа того.
– Никак не могу осознать, что это ты сделал. Особенно учитывая…
– Учитывая, что не пришел тогда?
– Типа того.
– Ну, это долгая история. – Он погасил фонарик и отвернулся. – Небо уже сереет. За дело.
Я тоже выключила свет. Он потянул на себя веревку. Я подала ему садовую лопатку, которую беру с собой теперь, потому что земля уже мерзлая. Мы встали плечом к плечу, глядя на восток. Когда наконец блеснул первый луч солнца, Перри быстро вырыл ямку, и я вкопала колышек. Поднимаясь, задела волосами его подбородок – Перри стоял так близко от меня. Все вдруг полетело из наших рук на землю: лопатка, шпатель, который принес и держал в руках Перри, веревка. И тут это случилось – он поцеловал меня. Там, на окончании полуарки моего календаря, в сорок шестой четверг года, на триста девятнадцатое утро, за тридцать шесть дней до зимнего солнцестояния. За многими девушками ухаживали при лунном свете, и я вовсе не умаляю в этом смысле его славу, но, думаю, немногим выпало познать сладость поцелуя на рассвете.
Пересекая поле, мы взялись за руки. А на шоссе № 113 разошлись в разные стороны, каждый зашагал своей дорогой.
18 ноября
Дорогой Лео…
Собиралась начать с этих слов, а потом вдруг поняла – это выглядит, как начало письма солдату от невесты с сообщением, что она выходит замуж за другого. Так что зачеркиваю. Забудь.
Воскресенье, середина дня. Я сижу в свитере на крыльце. Наступило что-то вроде бабьего лета – или «индейского», как говорят тут. Интересно, как называли его ленапе?
Смотрю на дорогу. Отсюда виден маленький участок моего поля. Обугленные руины дома ван Бюренов – вне поле зрения. Бюренам позволено его восстановить, если захотят, но они еще не решили. Пока что они живут в трейлере на участке какого-то своего родственника.
Сижу здесь и с каждой минутой все больше проникаюсь маленьким подвигом, который каждое утро четверга совершает моя мама. Отсюда она глядит, как ее дочь, ее единственное дитя, удаляется по коридору огней с соседских крылец. Вот моя фигура уменьшается, тускнеет вдали и наконец почти исчезает во тьме за последним островком света – «почти», потому что сначала видно отдаленное успокаивающее мерцание моего фонарика. Это мерцание переваливает за шоссе № 113 – и оно уже в поле. И исчезает – мамина дочка приближается к своему календарю. Охватывает чувство тревоги, чувство потери, но потом вдруг в руке пиликает «воки-токи», и из ниоткуда, из мрака, выплывает голос дочки – самый обыкновенный, будничный голос, без каких-либо признаков посвящения в страшную тайну исчезновения в потустороннем, голос такой знакомый и любимый, что за него можно все отдать: «Старгерл на месте. Отбой».
Болтаю чепуху, да? Так и есть. Вот уже три дня болтаю сама с собой, кувыркаюсь и мечусь в водовороте мыслей, как тот листок, что на моих глазах летит по улице. Так же ветер метал мои чувства, каждый день и час во все четыре стороны. Только теперь, как мне кажется, вихрь утих, опустил их на землю, они успокоились, и я могу наконец поделиться ими с тобой. Главное: я по-прежнему люблю тебя. Я не люблю Перри. Это точно.
ТЫ: Не ожидал.
Я: Ты в этом не одинок.
ТЫ: Учитывая все, что ты рассказывала в последнее время.
Я: Понимаю.
ТЫ: Не пояснишь?
Я: Ну, во-первых, – и это очевидно: если б ты был рядом, этих метаний вообще не происходило бы. Но… тебя рядом не было, а он рядом был. А я, как говорит Бетти Лу, ощущала себя одинокой и беззащитной. Она же велела мне жить сегодняшним днем, с благодарностью принимать каждое мгновение, смириться с чувством неопределенности, с загадкой Перри. Видимо, это и произошло несколько дней назад на Календарном холме. Я нырнула в океан мгновения и позволила себе в нем утонуть. И какого мгновения – только представь себе обстановку: природа, солнце встает! Кто бы устоял на моем месте? Скажу больше: мгновение длилось довольно долго – весь тот день и часть следующего. Однако потом я заметила забавную вещь. Оно начало как бы расщепляться надвое, от него стала отделяться часть – а именно он, Перри. Вскоре этот процесс завершился, и мгновение оказалось отдельно, а Перри отдельно. Они больше не составляли целого. И я начала осознавать нечто такое, что раньше лишь маячило в тумане перед моим внутренним взором. Когда он целовал меня, в душе моей жило крошечное разочарование – но в тот момент скрипки горних сфер играли так громко, что заглушали остальные звуки. Теперь же разочарование вернулось, а с ним и четкое осознание: все волшебство тогда крылось в мгновении, а не в герое. С тобой, Лео, все было по-другому. Ты неразрывно связан с чудом нашей близости, глаза моего сердца видят и уши слышат это. Обстановка тогда не имела никакого значения. Там, на пешеходной дорожке у моего дома и в «заколдованном месте» в пустыне, и в коридорах нашей школы – всякий раз, как мы оказывались вместе, я слышала музыку этих скрипок.
