– Основы высшей медитации?
– Элементы небытия. Но, боюсь, я никогда не постигну их так глубоко, как хотелось бы. – Интересно, он когда-нибудь повернется ко мне и посмотрит прямо?! – Ты меня передразнивал?
Он повернулся:
– Нет.
– Ты часто занимаешься этим?
– Нет.
– Хорошо получается?
– Да. Очень.
Я поверила.
– Значит, вот каким образом ты бежишь из «мусорного мира», в котором приходится жить?
– Наверное. – Он пожал плечами.
– И крыша из той же серии?
– И крыша.
Я огляделась.
– Что ж, поздравляю. Ты сидишь здесь уже какое-то время и до сих пор не намусорил.
Он выставил вперед указательный палец:
– О, ты мне напомнила!
Затем вытащил из кармана упаковку жвачки. Выдвинул одну пластинку и протянул мне. Я, поблагодарив, отказалась. Тогда Перри сам развернул ее и отправил в рот. Обертку смял. Огляделся. И протянул мне. Я взяла у него комок бумаги и сунула в карман.
– Нет, серьезно, – переспросила я, – тебе сходит с рук, что ты не ходишь в школу?
– Я хожу, – отозвался он. – Просто часто болею. Я болезненный. Хилый.
– Или просто нравится сбегать от гарема, а, Одуван?
– Передышка всем бывает нужна.
– А как у вас там все устроено, Одуванчик? Выгуливаешь их по очереди? Или всех вместе?
Он погрозил мне пальцем:
– Это закрытая информация. Тайны гарема.
– А численность тоже засекречена? Сколько у тебя там пчелок? Только те три, что были в пиццерии?
– Только они. Но количество вакансий не ограничено. Найдется место и для четвертой. Хочешь пополнить ряды?
– Уволь. Я не создана для гарема.
Он рассмеялся.
– Однолюб, да?
Я не слишком хорошо умею изображать застенчивость, но попыталась:
– Возможно.
– Лео из Аризоны?
Надо же, помнит. Это что-нибудь да значит.
– У тебя неплохая память.
– Тот парень, что тебя бросил?
– Я никогда такого не говорила.
– Пуся говорила.
– Пуся любит врать. Сама в этом признается.
Перри рассеянно поглядел в глубину парка:
– Ну, бросил или нет, во всяком случае, он там…
– А ты тут.
Он вскинул руки:
– В яблочко.
Я живо представила себе, как эти руки смыкаются вокруг меня. И еще вспомнила о твоих.
– О боже, что я упускаю со своими антигаремными предрассудками, – в притворном унынии заметила я.
Его темно-голубые глаза остановились на мне:
– Да. Очень жаль.
Эта реплика отлично вписывалась в сценарий нашего остроумно-кокетливого флирта, но в этих глазах было что-то еще. Мы по-прежнему восседали, скрестив ноги, на столе для пикников. Соприкасаясь коленями. Что-то заставило меня продолжить легкую болтовню.
– Так ты сюда явился в качестве менеджера по кадрам, что ли? Вербуешь меня?
Перри изобразил святую невинность – такую же притворную, как мое недавнее уныние.
– С чего ты взяла? Зачем мне это?
– Ответ на этот вопрос прозвучал еще в пиццерии «Ди-Лайт»: ты считаешь меня замечательной.
– Это слова Стефани. Я говорил: «интересной».
– Ну, – я легонько толкнула его в колено, – и что же во мне замечательного?
– Интересного.
– Мне больше нравится «замечательного».
Он притворился, что раздумывает.
– Ну-у, во-первых, ты девочка необычная.
– Это все знают. Я тебе еще на крыше говорила.
– И была права.
– А ты – не прав.
Он вздохнул.
– Mea culpa
[40].
– И что же именно во мне необычного?
– Хочешь конкретики?
– Конкретики. Деталей. Лучше льстивых.
Он развернулся на 90 градусов, так что оказался лицом к моему боку. Взгляд синих глаз, казалось, прожигал мне кожу лазером.
– У тебя на носу веснушки. И по щекам немного пролилось.
– Фигня на палке. Веснушки – дело обычное.
– Их ровно одиннадцать.
Я чуть не поперхнулась.
– Ты их сосчитал?! – Я сама никогда не считала.
– Еще тогда, в библиотеке. Пока ты на меня орала.
– Ты расплевывал лимонные косточки по всему залу. И я не орала. Я тебя отчитывала. Ладно, что еще?
Он посмотрел на меня еще немного. Мне стало как-то неуютно служить мишенью для изучения в профиль, и я тоже повернулась к нему. Теперь мы сидели лицом к лицу, колени к коленям.
– Ты не носишь дизайнерских шмоток.
– Терпеть не могу штуки «с ярлыками». – Я смерила его взглядом. – Очевидно, как и ты.
В ответ он едва заметно вздрогнул, но сказал просто:
– Ага.
Я пожалела о своих словах в ту же секунду, как произнесла их. На нем была та же рубашка, что и всегда. В другой я его никогда не видела. Он живет в небольшой конурке на задах мастерской по ремонту велосипедов и газонокосилок. Он крадет еду. Одежду приобретает в мусорных баках. Дело вовсе не в «нелюбви» Перри Деллоплейна к ярлыкам. Просто он из бедных.
Из меня буквально рвались наружу извинения, но он ведь спросит: «За что ты просишь прощения?», а я не буду знать, что ответить. В общем, страшновато поднимать такую тему в открытую. И я решила вернуть разговор в менее опасное русло.
– Ну, так. Ярлыки, веснушки. Это всё?
– Ты не зациклена на себе. Не поправляешь прическу каждые десять секунд. Не глядишься в зеркальце каждые пять минут. Не пользуешься косметикой.
– Однажды я выщипала брови.
– Видимо, давно.
Мы оба рассмеялись.
– Не несешь себя как само совершенство.
– Хотя являюсь им, да?
– Нет, не являешься, – сказал он скороговоркой, так буднично, что наверняка искренне, – как и большинство девчонок. Но другим это не мешает нести себя.
– Постой, постой. Вернемся к тому, что я – не совершенство.
Он невинно поднял брови:
– А что?
