Стефани и Зомби изобразили барабанную дробь на столешнице:
– Да!
Потом Стефани пристально посмотрела на меня:
– Она, похоже, думает, что мы шутим.
К изучению моего лица подключилась Конский Хвостик:
– Скорее, что мы врем.
Зомби снова толкнула Перри в бок:
– Разве мы врем, Одуван?
Перри поглядел на меня. Затем кивнул:
– Да, они врут.
– Я тоже часто вру, – вступила в разговор Пуся, но ее признание потонуло в хохоте и звуках игривых тумаков, посыпавшихся на парня от всех троих девиц.
– Что касается Перри Деллоплейна, то только один факт из его биографии является чистой ложью, – заметила Стефани.
Я заглотнула наживку:
– А именно?
– Он никогда не был в лагере для лиц, подлежащих исправлению. Он был в лагере… – Она с торжеством оглядела окружающих, взмахнула в воздухе руками, как дирижер, а девушки, словно подчиняясь ее команде, хором выпалили: «ДЛЯ ДЕВИЦ, ПОДЛЕЖАЩИХ ИСПРАВЛЕНИЮ!» – засмеялись и захлопали в ладоши.
Тут Пусе окончательно надоело, что ее игнорируют, и она воспользовалась поводом, чтобы встрять и показать себя. Забравшись на стол, девочка встала прямо на пустое алюминиевое блюдо из-под пиццы, откуда заявила всем и каждому:
– А у меня есть попа для испражнений! – Она задрала свою «тогу» и начала вилять пятой точкой взад-вперед, так что перед нашими лицами заплясала дюжина крошечных серых Слонят Бабаров. Зал пиццерии огласился радостным свистом и улюлюканьем.
Я встала.
– Ну, ладно. Пожалуй, хватит, – и сняла Пусю со стола. Та запротестовала. Девушки тоже.
– Тебе пора спать, – сказала я. – Пошли домой, а то твои родители меня убьют. – И под аплодисменты публики на руках понесла Пусю к двери, откуда, перевесившись через мое плечо, она успела в последний раз взвизгнуть: «Я победила!»
По дороге на Бридж-стрит нам попалась прачечная самообслуживания. Внутри сидела какая-то женщина и читала журнал. Перед ней бешено крутились два стиральных барабана. За их пластиковыми «иллюминаторами» ее белье кувыркалось… и кувыркалось… по кругу…
Совсем как я.
25 августа
Пересмешник меня не бросает. И гарема у него нет. Ему ничего от меня не надо, он ничего не требует. Он только отдает, дарит – дарит свою песню. Вот так слушаешь его целый день и начинаешь чувствовать: пересмешный – твой второй язык. Я записала, что он пел сегодня после полудня, в переводе с пересмешного на английский дословно:
«Ха-ха! Хо-хо! Хе-хе! Послушайте, что скажу. Бип! Бип! Люблю напевать, люблю напевать! Ба-ба-ба-ба-бу! Барри Манилоу
[32], покажи свою силу! Хей-хей! Все собрались, иди скорей. Ха-ха-хо-хи-я! Ну разве не душка я? Га-га! Где наша ватага, ну где же ватага? Хны-хны! Да кому они нужны? Бабабабабо-бабабабаба! Я слышал птицу-кошку! Вот слушай: мяу-мяу! Я заткнул их за пояс, да? Карнеги-холл по мне плачет, от зависти плачет. А вот, драмы и горспода, как поет птица-корова: Му-у-м-му-у! Спасибо-спасибо. Сидите, не вставайте, так хлопайте. Ну разве не душка я? Хути-хути-хут…»
29 августа
Первый день школьных занятий. Мне пришлось уйти с должности садового парикмахера. А Пуся пошла в первый класс. Искренне надеюсь, что ее учительница успела хорошо отдохнуть за лето.
Дети, которые ходят в обычную муниципальную школу, учатся по полдня. Со мной, на домашнем обучении – другая история. Мама ни в какие «полдня» не верит и не одобряет их. «Либо ты используешь день целиком, либо он потерян, – говорит она. – Неужели образование – такая страшная штука, что получать его надо урывками? Неужели никого не волнует, что у него отнимается половина полезного времени?»
Наверное, отсюда и тема моего первого поэтического задания в новом учебном году.
Поход:
Часы стоят по кругу циферблата,
А время нет – оно идет вперед.
Быть может, Первая Минута
Отсюда начала свой ход.
Напротив зданья «Утренний ленапе»
Минута за минутой встали в ряд —
Длиною в дюйм одна, положим.
Их потянулся по Бридж-стрит парад…
И где тогда сейчас «сейчас»?
Минута настоящего, вот эта?
Быть может, на Луне? Юпитере?
Звезде ближайшей?
Кому пришло на ум считать минуты?
Кому они нужны вообще?
Есть ли от них хорошее хоть что-то?
Мгновенье длится счастье, вечность – боль.
Избавимся от них!
Долой минуты!
Кто за – гоните и часы!
И не благодарите.
Всё дело в циферблатах —
Гнездах часов-минут.
Они ведут не к звездам —
В минутный вечный круг.
И делят наши жизни
На доли краткие,
За жизнь которые
И принимаем мы.
И всё, что нас заботит, —
«Который час?».
Как будто бы ответ
Спасет нас.
Как будто бы Арнольд,
Взглянув на циферблат
На здании редакции газеты,
Мог бы прочесть: «Без четверти,
как я тебя найду».
Как будто время Чарли не застыло
На «полчаса, как Грейс покинула меня».
А Бетти Лу спасалась б у себя
От роя жалящих минут.
Как будто бы «любовь» —
Не тот ответ,
Какой важнее – важней всегда! —
Для Хаффелмейеров.
Мама от этих строк пришла в восторг. Прицепила листок с ними на холодильник. Потом сказала:
– Подожди, – и вышла. Вернулась с наручными часами и молотком. Мы вышли во двор. – Хочешь это сделать? – спросила мама.
– Да, – ответила я.
Я положила часы на нижнюю ступеньку крыльца и ударила по ним молотком. Стекло треснуло – но не более того.
– Смотри, как надо. – Мама взяла у меня инструмент. Размахнулась им на манер Пола Баньяна
[33]. Молоток со звоном опустился. Часы разлетелись на кусочки. Минуты разлетелись во все стороны, как мухи.
Со своими часиками я сделала то же. Мы смели осколки на садовый совок и закопали их. Потом поснимали в доме все настенные циферблаты и выкинули в мусорное ведро.
– Но ведь Календарный холм мне разрушать не нужно, верно? – спросила я.
– Нет, – сказала мама. – Он показывает истинное время.
30 августа
