– Нет, не по ошибке, – отозвалась мама и объяснила, что рассказала миссис Кантелло о моих рассветных ритуалах, так что теперь эта соседка помогает освещать мне путь на холм. Ну разве не мило?
10 августа
Я рассказала Бетти Лу о ночи на крыше у Перри.
– А как же Лео? – спросила она (о тебе ведь я давно ей все выложила).
– Лео далеко, – сказала я. – А Перри рядом.
Еще я ей сообщила о пересмешнике.
– Везет тебе, – вздохнула Бетти Лу. – Хотела бы я иметь своего пересмешника…
11 августа
Дорогой Арчи!
(Видишь, Лео, получается письмо в письме, но ничего страшного, можешь подсмотреть одним глазком – как я уже сто раз писала, от тебя у меня секретов нет.)
Я встретила парня. Его зовут Перри. Даже фамилии не знаю. Он живет на задах мастерской по ремонту велосипедов и газонокосилок (ты хоть помнишь еще, что такое газонокосилка, о, обитатель пустыни?). У него темные волосы, голубые глаза. Иногда он ночует на крыше. Кажется, живет бедно. Роется в мусорных баках. Ворует. У него были проблемы с законом. Целый год провел в одном из так называемых исправительных лагерей. Он сосет лимоны. Плюется в меня косточками от них. Много говорить не любит (хотя однажды наорал на меня). Часто бывает угрюмым, легко раздражается. Но с моей маленькой подружкой Пусей вел себя очень мило. Наверное, это лучшее, что я могу о нем сказать: кажется, Пусе он по-настоящему понравился. Он любит читать. «Через него» я открыла для себя «Ундину». Очень умный, хотя это далеко не сразу понимаешь. Временами ведет себя так, словно весь мир у его ног. Развязный, любит куражиться и хорохориться. Когда взбирается по лесенке на вышку в бассейне, то прыгает не сразу, а всегда немного постоит, как бы осматривая свои владения. Лежал на пляжном полотенце с девочкой по имени Стефани, но после того, как опять сходил искупаться, к ней не вернулся. Моя приятельница, Крутая Эльвина, в него влюбилась.
Я прямо-таки слышу, как ты спрашиваешь: «А ты – нет?»
Я не знаю, Арчи. Что-то я точно чувствую, но не знаю, как это назвать. Мы с ним наедине провели почти целую ночь на крыше (без всяких там шуров-муров). Разговаривали… ну, то есть в основном говорила я (за исключением того момента, когда он на меня раскричался). Я для него танцевала. А он отдает так мало, что, знаешь, чтобы сделать мне хорошо на душе, ему достаточно просто не закрывать глаза.
«А как же Лео?»
Ты не первый меня об этом спрашиваешь. Вынуждена признать, что сейчас я не слишком много думаю о Лео. Собственно, даже заставляю себя не думать о нем. Каждое утро, стоит мне открыть глаза, как перед ними встает огромными буквами вопрос: «А как же Лео?» Но я отворачиваюсь. Делаю вид, что ничего не слышу и не замечаю. Как ты думаешь, это потому, что боюсь ответить? Хотела бы я, чтобы Пуся могла встретиться с Лео. Она его презирает, потому что он меня «бросил».
Будь я в Майке, сидела бы сейчас у тебя на крыльце, ты попыхивал бы своей трубкой и в воздухе стоял бы вишневый аромат. Ты бы слушал, кивал, улыбался и терпеливо ждал, когда я перестану болтать. Потом задал бы несколько вопросов. И сказал бы: «Давай пойдем спросим совета у сеньора Сагуаро». И мы бы подошли к нему, и ты бы заговорил по-испански, а он бы ответил, и ты бы мне перевел его ответ, и от этого обмена мнениями между вами – тобой и сеньором Сагуаро – в голове у меня немного прояснилось бы. Ты бы показал мне верный путь.
С любовью,
твоя верная ученица Старгерл.
14 августа
Сегодня день рождения Чарли. Так гласит надпись на их с Грейс общем надгробии: 14 августа 1933 года. Дальше – тире. И пустое пространство для второй даты, застывшее в ожидании. Я заранее позаботилась о сегодняшнем дне. Приготовила для Чарли подарок. Завернула его в белую бумагу и перевязала синей ленточкой.
А еще решила именно сегодня заставить себя подойти к Чарли и что-нибудь ему сказать.
Я уже собиралась на кладбище, когда ко мне ворвалась Пуся с криком:
– Пойдем куда-нибудь!
Дилемма.
С одной стороны, только вчера папа соорудил небольшую тележку, которую можно крепить к велосипеду и возить в ней Пусю за собой. Пуся – фанатка такой езды. С другой – у меня же все душевные силы наверняка уйдут на то, чтобы победить страх и приблизиться к Чарли, – как же мне справиться еще и с Пусей и с ее непредсказуемым характером? А с третьей стороны, как можно отказать этому крошечному сияющему личику, обращенному ко мне с мольбой?
– Ладно, – говорю, и не успела она еще перестать визжать от радости, как я «запрягла» велосипед в тележку, и мы покатили. Корица заняла место у Пуси на коленях. По дороге я попыталась, как могла, объяснить им ситуацию. Описала, как Чарли грустит, поскольку скучает по жене и приходит каждый день к ее могиле. Сказала, что надо уважать его чувства и не беспокоить его. Я просто отдам ему подарок и, может, произнесу несколько слов, а потом мы уйдем. Пуся пусть стоит рядом и молчит как рыба. Обычно я заезжаю на велосипеде прямо на кладбище. На сей раз оставила его у ворот. Посадила Корицу в карман. Когда Пуся выбралась из тележки, я присела перед ней на корточки, взяла за плечи и заглянула в глаза.
– Ты все поняла?
Девочка энергично кивнула.
– Ага. Ни словечка не скажу. – И в доказательство изобразила, как запирает рот на замок и выбрасывает ключ.
Мы направились к плитам.
– Это Чарли? – шепотом спросила Пуся, указывая пальцем.
– Да, – так же шепотом ответила я. – Но тс-с-с…
Мы приблизились сбоку. Если он и заметил нас краем глаза, то виду не подал. Мои коленки, казалось, превратились в желе. Если бы не присутствие Пуси, я, наверное, развернулась бы и убежала. Все повторяла себе: «Он взял твои пончики. Это просто обычный человек. Он тебя не укусит». С другой стороны, в ушах моих раздавался голос Перри: «Кем ты себя возомнила?»
Чарли, как всегда, сидел на складном стуле из алюминия с бело-зеленым полосатым сиденьем. На нем были белая рубашка с короткими рукавами, черные брюки и туфли, белые носки. Старенькая черная корзинка для завтраков стояла рядом на траве. Красно-желтый клетчатый шарф покоился у него на бедре. Меня впервые поразило то, что больше у него ничего с собой нет. Ни журнала, ни книги, ни переносного радиоприемника или телевизора, ни наушников – ничего, что могло бы «скрасить» времяпрепровождение. Только в Грейс он нуждался, даже после ее смерти, что перекликалось с сюжетом легенды о девушке-ленапке. Он свой прыжок уже совершил – просто в падении еще не достиг дна.
Мы остановились в нескольких метрах от него. Он, однако, вроде бы по-прежнему нас не замечал. Крошечная ладошка Пуси обвилась вокруг моего пальца. Когда я наконец дерзнула открыто посмотреть ему в лицо, то, к ужасу своему, обнаружила на нем легкую улыбку. Без сомнения, он как раз переживал какое-то очередное счастливое мгновение с Грейс или просто разговаривал с нею. Я похолодела. Идиотка! Надоеда! Прочь отсюда! Оставь его в покое! Убирайся! Так бы я и поступила, но тут Чарли неторопливо повернул голову и поглядел на нас снизу вверх. Впервые за все это время я увидела целиком лицо человека, с которым Грейс прожила свою жизнь. Улыбка с его лица исчезла. Глаза, окруженные отбрасываемой козырьком кепки тенью, казалось, взирали на нас откуда-то из потустороннего мира. Горе не иссушило этого человека, он оставался крепким и мускулистым. Запястья у него были широкими, как булки для сэндвичей, предплечья – в красных пятнах, волоски на них выгорели под летним солнцем до белизны. Над карманом рубашки красовался вышитый логотип: «Гошен
[31]. Механическое оборудование»
