– Никто не говорил мне: «Я тебя бросаю. Отныне ты брошена». На него очень сильно все давили. Просто… ничего не вышло.
– Жалеешь об этом?
– Наверное. Иногда. Не знаю.
– Как его звали?
Мне почудилось или на его лице мелькнула легкая ухмылка? Ему нравился допрос.
– Почему «звали»? И сейчас зовут.
– Ну, зовут.
– Лео.
– А где он?
– В Аризоне. Мы оттуда переехали.
– Ты его любила.
Я промолчала.
– А? – переспросил он.
– Что «а»? Это был не вопрос, а утверждение.
– Ты его любила? – вопросительный знак.
– Конечно.
Только не об этом, пожалуйста…
– А сейчас любишь? Настоящее время.
Я отвернулась. Край крыши вдруг показался мне краем света. Мы плыли на плоту по морю звезд.
Я опять ткнула его пальцами ноги.
– Я просила задать мне вопрос, а не двадцать вопросов. Кроме того, ты слишком глубоко суешь свой нос…
– А ты нет?
– …А я не собираюсь выкладывать тебе все подробности своей личной жизни первой же…
– Первой же ночью?
Этого я не говорила. Я этого не говорила.
– И вообще, слишком уж ты разошелся. Все удовольствие – тебе. С этого момента вести беседу буду я.
Перри насмешливо улыбнулся:
– Типично для девчонок.
– Кстати о девчонках, – перебила я. – Что насчет той, в бассейне? С которой ты валялся на полотенце?
– А что насчет нее?
– Как ее зовут?
– Стефани.
Стефани.
– Ага… Понятно… Ну, а Айк? Мастер по ремонту великов и косилок? Он твой папа?
– Угу. Так что ты хотела спросить о Стефани?
– А что Айк делает зимой? Зимой же газоны не стригут.
– Чинит снегоуборочные машины. Так что насчет Стефани?
– А что насчет нее?
– Не хочешь узнать о ней побольше?
Я пожала плечами:
– Да не особенно.
– Например, вместе мы или нет? Нравится ли она мне? Люблю ли я ее? Хотим ли мы пожениться? Сколько у нас будет детей?
Он снова разухмылялся.
– Очень смешно, – сказала я. – У меня есть мысль получше. Поговорим о моем календаре. Держу пари, ты не знал, что я создаю календарь.
– Поздравляю.
– Но совсем не такой, как ты подумал.
– А о каком я подумал?
– Ты подумал, что на бумаге. Чтоб на стенку вешать.
– Прямо читаешь мои мысли. Это ты родилась такая умная или потом поумнела?
– Иди к черту со своим сарказмом. Мой календарь – такого рода, какого они были до изобретения бумаги. Знаешь, что такое солнцестояние?
Он широко и утомленно зевнул:
– Летнее или зимнее?
Ну надо же!
– Зимнее.
– Это когда солнце в зените над Тропиком Козерога. Самый короткий день в году.
Кажется, несколько секунд я только моргала и таращила на него глаза. А он, казалось, опять задремал.
– Я тебе наскучила?
– Не-а.
Конечно, я не вполне ему поверила, но решила продолжить и рассказала ему о своей еженедельной деятельности на Календарном холме:
– Развязка наступит 21 декабря, как ты, большой специалист по солнцестояниям, конечно, догадался. Я собираюсь провести в этот день нечто вроде… даже не знаю, как назвать. Церемонии? Празднования? Надо подобрать правильное слово. У тебя, кстати, нет идей?
Он помолчал секунд пять, потом произнес:
– Солнцестар.
– Чего?
– Солнцестар. Солнце-стояние. Стар-герл, Звездная девочка. Объединяем два понятия.
У меня сердце сильнее застучало. Это глупо, я понимаю – такая малость. Но впервые услышав из уст Перри свое имя, я испытала словно легкий удар током. Не так уж он ко мне равнодушен, не так уж ему со мной скучно, как он прикидывается.
Я прочистила горло:
– А что, мне нравится. Спасибо.
– Пожалуйста.
– Ну вот, – продолжала я, – я поставлю палатку с отверстием в направлении восточной части горизонта, точно в линию с последним колышком. Таким образом, первые лучи восходящего солнца проникнут прямо ко мне в палатку. Получится такой палаточный Стоунхендж. Ну, и народ приглашу, конечно.
Я ожидала, что он спросит, к чему мне все это. Но парень не спросил.
– Это будет самый главный, захватывающий момент, – пояснила я. – Может, я напишу стихотворение. Или песню. Или сыграю на укулеле. Или станцую.
Я встала и начала танцевать. Дотанцевалась до самого карниза, откуда была четко видна серебристая гладь канала в лунном свете. Протанцевала вокруг Перри. Когда я оказалась позади него, он не обернулся, но, выпрямившись, сел. Когда мне наконец пришло в голову сесть рядом, парень не вымолвил ни слова. Только глядел на меня и кивал.
– Ну что, – спросила я, – хочешь как-нибудь пойти со мной, посмотреть, как я втыкаю новую метку?
– Возможно.
– Встретимся там? Я хожу туда по четвергам.
– Возможно.
По моим ощущениям, после этого второго «возможно» мы смотрели друг на друга много часов, но на самом деле речь, конечно, шла о минутах, а то и секундах. Время, проведенное на крыше, отследить труднее, чем время восхода. В общем, рано ли, поздно ли я надела сандалии и говорю:
– Ну ладно… Пока.
– Пока, – сказал Перри.
Я подошла к карнизу. Он снова разлегся.
– А еще я не типичная девчонка, – выпалила я, поставила ногу на ступеньку лестницы и вскоре возвратилась с небес на землю.
8 августа
В нашей округе поселился пересмешник. Он постоянно садится на телеграфный столб за нашим задним двором. Каждое утро первым делом я слышу его. Невозможно чувствовать себя несчастной, когда слушаешь пересмешника. В нем умещается столько звуков, столько песен! Кажется, он сам никогда не знает, с какой начать, и поэтому начинает со всех сразу, исполняет целую дюжину песен на целую дюжину разных голосов одновременно. Все поет и поет, без пауз, без перерыва – так энергично, даже отчаянно, словно от него зависит бодрствование всего мира.
9 августа
Сегодня, перед тем как отправиться на Календарный холм, я расспросила маму о наших соседях, о семье Кантелло и о лампочке у них над крыльцом. Она горит всякий раз, когда я ухожу ни свет ни заря по четвергам. Сначала я считала, что свет оставляют по ошибке, по рассеянности, но потом засомневалась.
