– Кажется, это соображение не в пользу патентованного средства, – заметил Роджер.
– Не мешай… И что она сама видела его картину у миссис Мур на стене в общем зале, и хотя цвета уже не те, все равно видно, что рисовал человек понимающий: двое мужчин в меховых шапках беседуют на открытом воздухе, а у них за спиной развалины, все в плюще…
– Приют мышей летучих, – сказал Роджер.
– …и еще там бархатная занавесь, большая книга, открытая на середине, орех и разрезанный лимон с толстой кожурой, какие хороши для имбирного мармелада… О, мистер Годфри! Скажите, вам нигде не попадалась розетка с вареньем из айвы?
– Нет, – сказал антикварий, – но если бы я хотел ее встретить, то начал бы с наиболее вероятных мест. Прежде всего кухня…
– Нет, я не это имела в виду… Я шла по дому с розеткой, в какой-то момент поставила ее и теперь не могу вспомнить где.
– Ах, вот что, – сказал мистер Годфри. – В таком случае вам стоило бы вспомнить в подробностях, какой дорогой вы шли по дому.
– Гулять среди воспоминаний, – многозначительно сказал Роджер. – Но не погружаться в них, потому что это дело гибельное, а только найти варенье и сразу вернуться.
– Мне кажется, я была везде, – призналась Джейн, на лице которой читались тщетные попытки пройти по дому без розетки.
– В таком случае посмотрите на вещи с другой стороны, – предложил мистер Годфри, которого это явно забавляло. – Взгляните на все хозяйским глазом. Вспомните поверхности, на которых вы могли поместить розетку без вреда для обеих участвующих сторон.
– Джейн, – предостерегающе сказал Роджер, – пока ты не начала всерьез вспоминать поверхности, расскажи, заклинаю, чем там кончилось дело с миссис Хислоп и пахучими картинами, потому что негоже бросать то, что хорошо начато.
– Ну да, – сказала Джейн. – О чем я?.. Орех и лимон. Так вот, если Эмилия хочет быть на месте этого художника, а не всех остальных, что стояли там, словно потерянные, у своих картин, она должна довериться ей в этом, как и во всем другом. Кончила миссис Хислоп тем, что сходит за корицей сама, потому что знает, где в Бэкинфорде надо ее покупать, и потому что по дороге ей наверняка придет в голову что-то еще, без чего нельзя обойтись. Так вот и вышло, что она отсутствовала все это время и вернулась, только когда…
– Да, именно это она и рассказывала инспектору, – сказал мистер Годфри. – С прибавлением своих соображений, их у нее много. Она считает, что если происходит что-то дурное, в нем непременно замешана Энни, и пытается внушить свое убеждение инспектору. Средства, которыми она этого добивается, отдают готической словесностью. Хотя там и не дошло до порочных монахов, я уверен, они возникнут, если инспектору заблагорассудится возобновить эту беседу. Впрочем, вы правы, мистер Хоуден, сейчас хорошо бы прогуляться.
– В саду вы можете составить общество мисс Робертсон, – предупредил Роджер. – Она бродит где-то там, по пещерам и боскетам.
– Тогда я, пожалуй, пойду в курганы, – сообщил мистер Годфри. – Где вереск колеблется на ветру. Если что-то понадобится, вы знаете, где меня найти.
И он вышел в сад.
– Если не считать базилика и муравьев, не могу сказать, что узнал что-то новое, – промолвил Роджер. – Кстати, а о чем вы беседовали с инспектором? Он ведь с тобой говорил?
– Да, мы с ним разговаривали здесь, в галерее, – начала Джейн. – Я сказала ему, что я племянница покойного сэра Джона, что он всегда звал меня в Эннингли-Холл погостить и всегда был со мной добр, и тетя Хелен тоже; думаю, они скучали, потому что Генри вечно пропадает где-то. После их смерти я иногда приезжаю сюда, потому что люблю это место. Генри не отказывает мне в гостеприимстве. Потом инспектор спросил про Эмилию; я сказала, что она из Бэкинфорда и прожила там всю жизнь, что она осталась сиротой, когда ей было десять, и жила у тетки, а сэр Джон, знавший ее отца, поддерживал ее и любил, как родную дочь, так что она больше времени проводила здесь, чем дома; что года полтора назад она всерьез увлеклась живописью и наконец на этой неделе решила показать кое-что из своих работ друзьям и знакомым. Мы помогали ей все устроить; она очень волновалась, и от этого ей приходили неожиданные мысли. Она решила, что галерею надо украсить чем-нибудь уместным и что уместное наверняка есть вон в том чулане. Сколько я себя помню, я никогда не видела его открытым. Может быть, он вообще не открывается. Но ей хотелось там покопаться, и я обещала ей привести кого-нибудь, кто поможет нам отодвинуть шкаф. И я ушла.
– И нашла кого-нибудь? – Роджер оглянулся на шкаф. – Похоже, нет.
– Честно сказать, я не искала. Я вышла в сад, чтобы немного побыть одной, потому что поддерживать Эмилию, когда она места себе не находила от волнения, было изнурительно. Ты не представляешь, как мне теперь стыдно.
– А что потом?
– Я прогулялась по саду – минут пятнадцать, наверное, – и уже шла назад, как услышала вопли Энни и поспешила к дому. Эмилия лежала на полу, а над ней стоял на коленях викарий.
– Ты видела кого-нибудь в саду?
– Нет, только слышала, как Эдвардс щелкает ножницами и лает Файдо. Так вот, я рассказывала все это инспектору, а он подошел к столику и стал рассматривать безделушки, которыми тот уставлен, а потом негромко сказал: «Благослови Господь здешних горничных» – и попросил меня подойти. Я подошла, а он приподнял вон ту дагомейскую богиню из черного дерева… на столе, разумеется, была пыль, так что мне стало стыдно, что мы принимаем людей, а у нас мебель в таком виде… и спросил, замечаю ли я. Я не замечала, и тогда он показал, в чем дело. На том месте, где стояла богиня, был отпечаток квадратной подставки, а у богини она круглая. То есть, понимаешь, кто-то переставил их, чтобы скрыть этот след!.. Ну и он, конечно, спросил, не помню ли я, что тут стояло. Это очень глупо. Ведь я видела этот столик с этими статуэтками много лет, они были тут всегда, так что, конечно, я не помню. Тогда инспектор перепробовал все, что там стоит, но ни одна статуэтка не подходила к этому отпечатку. Он кивнул, отошел от стола и спросил меня о попугае. Кстати, а как ты сам с ним поговорил?
– Наилучшим образом. Я сказал, что принят здесь как друг семьи, – сообщил Роджер не без самодовольства, – и что сэр Джон, несмотря на разницу в возрасте, находил удовольствие в моем обществе. Это значит то же, что «смышленый не по летам», но звучит лучше. Когда мне хочется оставить городскую суету, я приезжаю сюда и неизменно нахожу приветливость и свежие простыни. Я знаю, что с мисс Робертсон мое сердце откроется для впечатлений искренности и простосердечия, мистер Годфри отворит передо мной свою сокровищницу ученых сведений, а Генри, если в этот момент не будет ночевать в джунглях, выдергивая из себя отравленные стрелы, чтобы наломать их и развести костер, расскажет мне, как встреченный муравьед заставил его многое пересмотреть во взглядах на мир и самого себя.
– Ты невыносим.
– Да, а поскольку здесь мне этого обычно не говорят, у меня есть еще одна причина наведываться сюда чаще. Так вот, в этот раз я приехал, потому что меня позвали посмотреть на выставку Эмилии. В этом доме умеют ценить мнение человека, разбирающегося в живописи. Поэтому я, как только вернулся из Италии, сел на поезд до Бэкинфорда и…
