– Хорошо, – сказал инспектор. – Некоторое время назад просто мистер Годфри начал разбирать бумаги, оставшиеся от сэра Джона. Как всем известно, они лежат в библиотеке, и никому до них нет дела. Считается, что это в основном выписки из книг, которые читал сэр Джон, но никто не удосужился проверить это мнение. Читая эти бумаги, мистер Годфри с удивлением обнаружил, что сэр Джон считал индийское наследство, о котором здесь принято говорить как о легенде, несомненной реальностью и думал всерьез взяться за его поиски, – намерение, пресеченное его внезапной смертью. Не знаю, на чем основывалась уверенность сэра Джона, но мистер Годфри, судя по его дальнейшим действиям, счел его доводы убедительными. Как я могу понять, сэр Джон не знал точно, в чем состоит это наследство и где оно находится. Мистер Годфри продолжал изучение его бумаг, одновременно проводя изыскания в местах, почему-либо привлекавших его внимание. Полагаю, именно ему мистер Эдвардс обязан изрытыми окрестностями фонтана, которые до сих пор представляют предмет его жалоб.
– Вот как, – сказала Джейн. – А я-то думала, это какой-нибудь зверь из леса.
– Кроме бумаг сэра Джона, – продолжал инспектор, – был еще один источник, из которого мистер Годфри почерпал много полезного. Здешний старожил, можно сказать. В один прекрасный день он открыл мистеру Годфри глаза на вещи, о которых мы теперь можем узнать только от мистера Годфри. Что он вам сказал, а? – спросил он у двери.
– Кто-то из нас? – спросил викарий.
– В некотором роде, – сказал инспектор. – Попугай, я имею в виду.
– Танкред?…
– Да, Танкред. Как вы знаете, у него в репертуаре было много фраз сэра Джона. Видимо, особо важные вещи сэр Джон не доверял бумаге, зато повторял их, раздумывая вслух – неосмотрительная привычка, если держишь при себе попугая. Обычно Танкред крошил и перемешивал свои реплики, как… – он остановился, подбирая сравнение.
– Потом спросим у миссис Хислоп, – предложила Джейн.
– Да, – сказал инспектор. – Но однажды (повторяю, это лишь мои предположения) он произнес подряд несколько фраз покойного сэра Джона, которые проливали свет на судьбу и местоположение индийского наследства. С этого мгновения Танкред был обречен, а мистер Годфри испытал новое вдохновение. Наконец он утвердился в мысли, что сокровища должны быть в чулане – или же в каком-то тайном помещении, в которое есть вход из чулана – того самого чулана, который, как я понимаю, долгие годы заброшен и задвинут шкафом. Кто-нибудь видел его открытым?
– Я – нет, – сказала Джейн. – Ни разу.
– И я нет, – сказала мисс Робертсон.
– Нет, никогда, – сказал викарий.
– Так вот, мистер Годфри собирался туда наведаться, – сказал инспектор. – Полагаю, его останавливали очевидные затруднения. Нельзя же обыскать этот чулан так, чтобы никто этого не заметил. Можно, конечно, попробовать ночью, да искать впотьмах неудобно, и потом, всегда есть опасность, что кто-нибудь придет на шум и спросит, что здесь творится; к тому же и шкаф без посторонней помощи не отодвинуть. А чтобы делать все это днем, нужен хороший предлог; и вдруг там на самом виду окажется что-нибудь ценное, а кругом люди ходят.
За дверью что-то покатилось, и задыхающийся голос мистера Годфри произнес:
– Вот она! Наконец-то! Видимо, она вывалилась из кармана, когда я… когда я сюда заходил.
– Мистер Годфри, – невозмутимо продолжал инспектор, – не один день бился над сочинением этого предлога и продолжал думать о нем в тот момент, когда он спустился вниз и мисс Меррей, занимавшаяся своей выставкой, сообщила ему о намерении открыть чулан и спросила, не поможет ли он ей со шкафом.
– Откуда вы знаете, что он не один день бился и еще продолжал? – спросила Джейн.
– Иначе слова мисс Меррей не вызвали бы в нем такого неописуемого раздражения, – сказал инспектор. – Конечно, он никак не мог допустить, чтобы кто-нибудь другой открыл чулан и начал там копаться, – в тот момент, когда он сам после столь долгих безмолвных трудов был в шаге от блистательной удачи. Но если бы он подумал хоть минуту – повторил бы в уме алфавит, как говорится, – он нашел бы сотню способов отговорить мисс Меррей от этого намерения, причем так, что она ничего бы не заподозрила. Но в нем вскипела желчь. Он видел угрозу всем своим замыслам и был взбешен тем, что люди от большого простодушия хотят сделать то, над чем тщетно билась его изобретательность. Он схватил со стола, что попалось под руку, и ударил мисс Меррей по виску. Полагаю, он никак не хотел этого и уже через минуту раскаивался в том, что сделал. Но мисс Меррей была мертва, и этого не поправить, а у мистера Годфри были свои планы и чулан, куда нельзя было никого пускать.
– Так вот почему он отказался лезть туда за медалью! – сказала Джейн, глубоко потрясенная.
– Извините?..
– Нет, ничего… Но ради чего все это? Мистер Годфри, зачем вам деньги? – укоризненно спросила она.
– Надеюсь, я не оскорблю мистера Годфри, если отвечу за него, – сказал инспектор. – У него были большие замыслы и шаткое положение. Как я понимаю, сэр Генри не унаследовал приязни к нему; их отношения довольно натянутые, и нельзя поручиться, что это гостеприимство длилось бы вечно. Между тем мистер Годфри возлагал надежды на серьезные археологические работы в Бэкинфорде и окрестностях. Это, собственно говоря, его главная мечта, высокое честолюбие. Конечно, ему нужны были деньги.
– Но вы ведь не сразу все это поняли, да?
– Я думал, что причиной всему может быть завещание сэра Джона. Считается, что большинство убийств совершается из-за денег, а единственные деньги в Эннингли-Холле, заслуживающие преступления, – это наследство, оставленное сэром Джоном. В рассказе Эдвардса о том, как оно было составлено и заверено, были некоторые подробности, могущие вызвать подозрение, если ты предрасположен его испытывать. То, что Энни говорила человеку в черном насчет «старых хозяев», казалось подтверждением этой мысли, а смерть Энни усилила это подозрение. Потому я тратил время на поиски этого загадочного человека, подозревая, однако, что где-то поблизости находится и молодой наследник, ибо все, что я о нем знал, свидетельствовало, что важные дела он предпочитает совершать сам, а не поручать другому.
– Вы подозревали Генри? – удивленно спросила Джейн.
– Если вы примете версию, что дело в подлоге завещания, – сказал инспектор, – вы поймете, что сэр Генри делается главным подозреваемым. Поэтому я навел справки о том, где он сейчас. Но когда оказалось, что достоверные свидетели видели его в саванне и что не далее как позавчера он застрелил большого носорога той породы, что называется бореле…
– Бореле – это носорог? – разочарованно спросила мисс Робертсон.
– Да, черный носорог, у которого передний рог достигает, кажется, дюймов двадцати в длину. А что?
– Нет, ничего особенного… А вы не знаете, как этот носорог относится к местным жителям?
– Думаю, отрицательно, – сказал инспектор. – Во всяком случае, сэр Генри там, вместе с мертвым носорогом, и люди свидетельствуют, что он не оставлял своих подвигов ни на час. Это меня несколько расстроило – я ведь держался этой версии, – а когда в тот же день я наконец поймал букиниста…
