– Мистер Годфри, – произнесла мисс Робертсон с бледной улыбкой, – что вы такое говорите.
– Мистер Годфри, в самом деле, – сказала Джейн почти с негодованием.
– Мистер Годфри, вы позволите, – сказал инспектор и отвел его в сторону. – Насчет того попугая, что умер вместе с мисс Меррей.
– Танкреда? – с удивлением спросил мистер Годфри. – Он чем-то интересен?
– Немного. Это ведь был жако, да?
– Да, кажется.
– Давно он жил в доме?
– Лет пять. Сэр Джон подарил его жене, у него была склонность к таким… неожиданным подаркам.
– Они его любили?
– Думаю, да. Сэр Джон говаривал, что если не ведешь дневника и не пользуешься чековой книжкой, единственное, что ежедневно напоминает тебе о твоих былых глупостях, – это попугай.
– А леди Хелен?
– Да, и она тоже. Он сопровождал ее на кухню и сидел там, весь в муке, пока она планировала с миссис Хислоп большие обеды. «Посторонний при обсуждении диспозиции», – говорил сэр Джон.
– Вы не вспомните, какие слова он произносил?
– Кто, попугай?.. Гм. Знаете, инспектор, – мистер Годфри коротко рассмеялся, – я не ждал, что будут такие сложные вопросы. Вообще говоря, я не привык прислушиваться к попугаям, потому что питаю, можно сказать, профессиональную неприязнь к вторичным источникам. Если дать себе волю и начать почем зря слушать попугаев, в конце концов обнаружишь себя читающим книжку из тех, что обещают познакомить с философией Платона за сорок минут, а там уж…
– И все-таки. Ведь вы постоянно сталкивались с ним несколько лет подряд.
– И чаще, чем хотелось бы, – согласился мистер Годфри.
– Так что же?..
– Ну хорошо. – И мистер Годфри глубоко задумался. – Пионы, – промолвил он наконец с видимым облегчением. – Пионы уже отцветают.
– Это он говорил?
– Да. И еще о том, что не надо разбрасывать ножницы где попало. Видимо, наслушался у садовника.
– Еще что-нибудь?
– Нет, пожалуй, не вспомню больше. Если придет в голову, я не замедлю вам сказать.
– Спасибо, мистер Годфри, это все, что мне было нужно. Мисс Робертсон, один вопрос…
– Роджер, – шепотом сказала Джейн в другом углу комнаты, – зачем он спрашивает, что говорил Танкред? Какой в этом смысл? Ты понимаешь?
– Думаю, да, – сказал Роджер, – хотя тут нет повода хвалиться проницательностью. Вчера вечером мне довелось подслушать, как инспектор разговаривает сам с собой, прямо здесь, в галерее. Ему следовало бы избавиться от этой привычки. Насколько я понял, дело в этом самом аспидном масле. Мистер Годфри о нем не говорил; викарий, я думаю, тоже не имел времени в этой суматохе подняться этажом выше и сказать: «Аспидное масло! Аспидное масло!» А это значит…
– Это значит…
– Значит, что сказать это было некому. Когда такие вещи происходят, следствию приходится менять свои планы на ходу. Это как с тем итальянским скульптором, который хотел высечь из мрамора фигуру в полный рост, но нашел трещину, и ему пришлось сделать ее лежачей. Он изваял юношу с урной, которую поддерживают три мальчика, а из нее вытекает река с рыбами и птицами; он изобразил там несколько нырков, лысух и поганку с ее выводком, так что в итоге все вышло наилучшим образом, а если бы трещины не было…
– Роджер, ради Бога!.. Что это значит?
– Это значит, – продолжал Роджер, – что если это некому было сделать, то об аспидном масле мог сказать только Танкред.
– Вот как, – сказала Джейн с некоторым разочарованием. – Мистер Годфри обидится, если узнает.
– Похоже, ты не уловила. Я бы и сам не догадался, но инспектор сделал себе несколько намеков. В этот момент Энни уже нашла Эмилию на полу в галерее.
– Как так?.. Погоди, ведь Танкред…
– Вот именно. Он был жив и разговаривал про масло, когда Эмилия уже была мертва. А это значит, что он умер позже и, надо думать, не по случайности.
– Я не понимаю, – сказала Джейн. – Когда позже? Как это – не по случайности?..
– Об этом инспектор мне не сказал, – сообщил Роджер, – но я попробовал представить сам. Смотри. Энни видит мертвую Эмилию и бежит в библиотеку за викарием. Она ведь не трогала и не переворачивала Эмилию, верно? Галерея на несколько минут остается пустой. Тем временем Танкред на весь коридор сообщает, что у нас плохо с аспидным маслом, и летит вниз. В галерее он встречается с кем-то, кто его убивает и подкладывает под руку Эмилии, чтобы изобразить случайную гибель. Прибегают Энни с викарием, потом приходишь ты, вы пытаетесь привести Эмилию в чувство и обнаруживаете Танкреда. Иначе говоря, Эмилия и Танкред не умерли вместе. У кого-то были особые причины убить попугая.
– Это какая-то нелепость, – сказала Джейн. – Кому это понадобилось? Кому Танкред мог так насолить? Конечно, он бывал надоедливым, но это же не повод…
– Не знаю, но инспектор, похоже, серьезно к этому относится. Я напомню, что у нас тут убийство и, насколько я понимаю, все под подозрением, все до единого.
– Кроме миссис Хислоп, – сказала Джейн. – Ее-то уж точно здесь не было.
– Кроме миссис Хислоп, – согласился Роджер. – Так вот, это значит, что если инспектор относится к чему-то серьезно, благоразумие советует нам относиться к этому так же. Один итальянский художник…
– Мисс Праути, – позвал инспектор, – вы не могли бы…
– Да, конечно. О чем вы спрашиваете?..
* * *
– «В особенности пегий иноходец со вс», – с выражением прочел Роджер, выходя из дома в галерею с записной книжкой в руках. – Нет, это невозможно, я ничего из этого не выжму. Что это за пегий иноходец? Почему он в особенности?.. Бедные мои записи. «Затем ее прокрывают один раз маслом из льняного семени и приготовляют в горшке». Дальше снова пятно. «Человеку приделывают журавлиные ноги», замечательно; «на тонкую нить подвешивают» – не разобрать, что подвешивают, – «а делается это четырьмя способами». Проклятье. Добрый вечер, викарий, что нового?..
– Я шел в библиотеку, – сказал викарий, – дописать проповедь на погребение, и остановился возле картины. Удивительно, сколько в ее сюжете сходства с нынешними обстоятельствами. Что вы о ней думаете?
– Ночью будет гроза, – сказал Роджер, поглядев на картину. – Это я могу утверждать с уверенностью. А кто ее автор? Конечно, мне говорили, но я забыл.
– Доминик Клотар, – сказал викарий. – Французский художник, начало восемнадцатого века. Весьма плодовитый художник, но «Прерванный праздник» его прославил, и свои последние годы, когда дарование, по выражению какого-то остроумца, покидало его вместе с зубами, он провел, продавая бесчисленные копии известной работы. Это одна из них, и не лучшая. А вы чем занимаетесь?
– Пишу статью об Эмилии, – сказал Роджер. – Вроде некролога, но не то чтобы некролог. Хотелось затронуть в ней некоторые общие вопросы.
