А вот экономические выгоды для Германии от связи с Советским Союзом заметить гораздо сложнее. Например, часто бездумно принимают на веру предположение о том, что для немцев имели первостепенную важность поставки советского топлива. Конечно, потребность в топливе, которую испытывала гитлеровская военная машина, окажется в итоге ее ахиллесовой пятой, однако не следует считать, что эти проблемы, возникшие лишь позже, обозначились уже на первой стадии конфликта. Начиная войну в сентябре 1939 года, Германия располагала более чем двумя миллионами тонн нефтяных запасов, а к началу кампании против СССР в июне 1941 года это количество уменьшилось лишь на четверть. Между тем совокупные поставки нефти из Советского Союза составили менее одного миллиона тонн – то есть меньше месячных резервных запасов, и едва ли 3 % от совокупной годовой добычи СССР за тот же период635.
Еще важнее вспомнить о том, что Советский Союз отнюдь не являлся единственным источником нефти для Германии: вслед за падением Франции в 1940 году гитлеровские войска конфисковали около одного миллиона тонн нефти из французских запасов636. Кроме того, в распоряжение Гитлера отдала свои нефтяные скважины – причем с большей щедростью, чем Сталин, – Румыния, быстро ставшая в 1940 году важнейшим для Германии поставщиком сырой нефти. За один и тот же период СССР отгрузил Германии менее миллиона тонн нефти, а Румыния – в четыре с лишним раза больше637. Конечно, под конец важна была каждая капля, но представление о том, что между 1939 и 1941 годами Гитлер зависел от поставок советской нефти, не выдерживает критического рассмотрения.
То же самое можно сказать и о железной руде, которая используется для выплавки стали. Выполняя условия Торгового соглашения, подписанного в феврале 1940 года, СССР поставил Германии 750 тысяч тонн железной руды – гораздо больше, чем других руд (марганцевой, хромовой и медной), хотя это количество составляло менее 3 % от общего объема советской годовой добычи638. Однако по сравнению с количеством железной руды, которое Германия закупала у Швеции, советские поставки показались бы ничтожными. В меморандуме к германо-шведскому торговому договору, подписанному в декабре 1939 года, отмечалось, что в одном только 1940 году Швеция экспортирует в Германию 10 миллионов тонн железной руды – в 13 с лишним раз больше, чем СССР639. Таким образом, Германия должна была каждый месяц получать больше железной руды из Швеции, чем из СССР за год с лишним.
Еще один предмет советского экспорта, который, похоже, не оправдал ожиданий, – это каучук. Значение каучука для современной военной промышленности нельзя недооценивать, а довоенные запасы каучука поступали в Германию главным образом из источников в Юго-Восточной Азии, которые контролировала Британия. В 1939 году, как только началась война, эти источники, разумеется, оказались перекрыты, и Германия понадеялась получать каучук через СССР, чтобы тот выступал ее уполномоченным закупщиком, а затем доставлял товар в Германию.
На деле же каучук, поступавший из советских источников, сигнализировал о более обширных недостатках экономических отношений Германии с СССР. Уже к моменту начала войны Германия занимала первое место в мире по производству искусственного каучука, получившего известность под его торговым названием «Буна» и производившегося на трех заводах. В военное время спрос на него возрос – по некоторым подсчетам, его требовалось около девяти тысяч тонн в месяц640, – а значит, возникла нужда в альтернативных запасах, главным образом из СССР. Но поставки каучука из советских источников никак не могли восполнить нехватку, испытываемую Германией. СССР мог поставить ей только 18 тысяч тонн – то есть меньше, чем сама Германия производила за год синтетического каучука, – и, конечно, этого было слишком мало641.
Неудивительно, что в этих обстоятельствах немецкие технократы решили увеличить внутреннее производство искусственного каучука, и потому зимой 1940 года было начато строительство нового, самого передового химического завода поблизости от малоизвестного тогда города Аушвиц (Освенцим) в Верхней Силезии. Завод «Буна» – а также тесно связанный с его работой трудовой лагерь в Моновице, получивший название «Аушвиц-III», – открылся в мае 1942 года. Его плановая производительность оценивалась приблизительно в 25 тысяч тонн в год642. В итоге этот завод израсходует около шестисот миллионов рейсмарок (что приблизительно соответствует финансированию экспортной торговли, связанной с нацистско-советским пактом) и унесет около тридцати тысяч человеческих жизней643. Одним из выживших узников Моновица был итальянский еврей, химик Примо Леви, в будущем известный писатель. Спустя годы он так вспоминал о своей работе на немецком заводе:
По размерам Буну можно сравнить с городом. Здесь работают, не считая начальства и немецкого технического персонала, сорок тысяч иностранцев, говорящих почти на двадцати языках… Она безнадежно, по определению так сказать, серая и безрадостная: горы железа, кучи цемента, грязь, дым – все это уже само по себе является отрицанием прекрасного. Здесь у домов и улиц буквенные и цифровые имена, как у нас, или нечеловеческие, враждебные. На территории Буны ни травинки, земля здесь пропитана ядовитой угольной жижей и соляркой; живые здесь только машины и рабы, причем первые живее вторых
[15] 644.
Одной из немногих областей, в которых ощутимо сказались экономические преимущества для Германии, стала поставка продуктов питания. Ближайших помощников Гитлера очень волновал вопрос продовольственных запасов – они хорошо помнили, из-за чего был деморализован боевой дух на внутренних фронтах Первой мировой войны. Нацистский режим стремился поддерживать моральное состояние внутри страны и потому делал продовольственное обеспечение первоочередной задачей, введя карточную систему с искусственно завышенными нормами потребления и сняв всякие ограничения для немецких войск, которые могли привозить на родину из-за границы сколько угодно еды645.
В этом смысле поставки советских кормов для животных могли сыграть важную роль и помочь немецким фермерам выращивать достаточно скотины на убой, а это, в свой черед, должно было обнадежить гражданское население. Поэтому в торговое соглашение, подписанное в феврале 1940 года, был включен пункт о поставке из Советского Союза одного миллиона тонн «фуражного зерна и бобовых», причем позже это количество было пересмотрено и заменено на 1,5 миллиона тонн, а в течение второго года ожидались поставки еще одного миллиона тонн. Хотя германские запасы зерна в течение всего 1940 года поддерживались на стабильном уровне – около 4 миллионов тонн, – в 1941-м они начали быстро истощаться, так что к середине этого года Германия фактически впала в зависимость от поставок из Советского Союза646. Когда немецкие и советские солдаты уже бились друг с другом на полях сражений, гитлеровская рать продолжала кормиться тем, что вырастили сталинские колхозники.
Таким образом, с точки зрения Германии, экономическая сторона нацистско-советского пакта была неоднозначной: имелось несколько положительных моментов, но их явно перевешивало множество серьезных недостатков. Естественно, это было источником сильного раздражения и разочарования для нацистского режима, потому что, конечно же, переговорщики Гитлера надеялись, что им удастся вовсю пользоваться богатыми природными ресурсами СССР, и тот манил их надеждой. Однако осуществить это желание оказалось куда труднее, чем можно было предположить.
