Возможно, чувствуя, что немецкие партнеры что-то утаивают, советская флотская делегация оказалась очень требовательной и явилась с длинным списком просьб. В числе прочего она желала осмотреть линкор «Шарнхорст», тяжелый крейсер «Адмирал Хиппер», минный заградитель, эсминец и подводную лодку типа VIIB. Дальше заявки посыпались лавиной: советских делегатов интересовало буквально все – от торпедных взрывателей и детонаторов до биноклей и радиоприемников, – а также множество предметов, которых у немцев вообще не было. Любопытно, что германскому военно-морскому атташе в Москве никто не предоставлял аналогичных привилегий596. Поэтому, пожалуй, неудивительно, что один немецкий адмирал пришел к заключению, что все эти поездки якобы «закупочных комиссий» служили лишь прикрытием для масштабного советского шпионажа597.
В других сферах переговоры тоже шли туго и пробуксовывали. В то время как различные советские делегации изучали немецкую продукцию, немецкие предприниматели устремились в Москву, чтобы начать там свои переговоры, но многие безнадежно увязли в советской бумажной волоките и мало чего добились. Их старания привели лишь к приостановке коммерческих заявок и еще больше подорвали без того хрупкое взаимное доверие. Тем временем государственные служащие и чиновники силились детально проработать взаимоприемлемое соглашение, а это было очень нелегко.
Советские переговорщики, считая, что установление торговых отношений гораздо важнее для германской стороны, нежели для их собственной, очень жестко торговались и требовали в огромных количествах новинок самых передовых немецких технологий, одновременно всячески препятствуя поставкам товара из СССР. Так, в конце ноября 1939 года немцев поверг в шок сорокавосьмистраничный перечень советских требований, где перечислялось буквально все, от крейсеров до истребителей-штурмовиков, от артиллерийских установок до полностью оснащенных промышленных предприятий598, – на внушительную сумму 1,5 миллиона рейхсмарок. Кроме того, советские переговорщики пытались поставить первоначальные условия договора с ног на голову, требуя, чтобы Германия поставляла готовую продукцию авансом – прежде чем получит сырье от СССР. Одновременно они чинили все мыслимые препятствия, мешавшие исполнению германских просьб, произвольно вздували цены или заявляли, что для поставок требуемого объема недостаточно имеющейся инфраструктуры или подвижного состава. Одному из главных переговорщиков, Карлу Риттеру, даже пришлось напомнить о позитивном духе пакта о ненападении, «целиком одобренного Сталиным», чтобы убедить советских коллег вернуться к первоначальным условиям, лежавшим в основе всех переговоров599. В составленном позже меморандуме Риттер дал волю критике: «Переговоры проходят нехорошо. И в целом, и в том, что касается подробностей, другая сторона не выказывает благодарности, которая должна проистекать из новой политической ситуации. Вместо этого она изо всех сил тянет одеяло на себя»600. Если немцы полагали, что так легко получат доступ к обширным природным богатствам Советского Союза, они жестоко ошибались.
Кое-кто в Германии уже начал уставать от нескончаемых переговоров и непомерных советских требований. Риббентроп отчитал советского посла в Берлине, Алексея Шкварцева, напомнив ему, что «Германия воюет», и сказав, что «[с германской стороны] делается все, что в пределах человеческих сил, и выйти за эти пределы невозможно»601. Другие были настроены еще менее примирительно. Германских военных все больше раздражали «обширные и неразумные» требования СССР, и переговорщикам Риттеру и Шнурре все чаще приходилось бороться с возражениями и отказами уже с их собственной стороны602. Слухи о недовольстве немцев дошли даже до ушей американского поверенного в Берлине, и тот докладывал в Вашингтон, что соглашение с Советами внушает немецким чиновникам уже «меньше оптимизма», чем раньше603.
Это обернулось определенным кризисом для нацистской Германии, ведь хваленые поставки из СССР, которые, как обещали власти, помогут избежать последствий британской блокады, пока так и не материализовались. И если можно верить американскому журналисту Уильяму Ширеру, немцы уже начали прибегать к небольшим хитростям, чтобы заверить общество, что все идет прекрасно, – а именно наклеивали на пачки сливочного масла и муки, ввозимых из Словакии и Богемии, фальшивые маркировки «Сделано в России», чтобы наглядно продемонстрировать народу мнимые преимущества дружбы с СССР604.
Тем временем за внешне благополучным публичным фасадом Германия испытывала все большее нетерпение – если не отчаяние. Гитлер готовился начать свою западную кампанию против Британии и Франции еще с ноября 1939 года, но пока из тех обильных и жизненно важных для войны материалов, которые он рассчитывал получить из СССР, в Германию притекала лишь тоненькая струйка. Например, для того, чтобы только поддерживать собственные запасы, Германии требовалось 60 тысяч тонн нефти ежемесячно, но пока к ней поступала лишь ничтожная доля от этого объема. Примерно так же обстояло и с зерновыми запасами: в 1940 году ожидался дефицит зерна в 1,6 миллиона тонн, даже при оптимальных условиях и исходя из того, что СССР полностью поставит весь обещанный объем605. Похоже, что вместо того, чтобы смазывать колеса гитлеровской военной машины, СССР, не спешивший с поставками, скорее грозил стать серьезной помехой для ее движения.
Надвигался кризис, и в ход были пущены «тяжелые орудия»: Гитлер напомнил своим помощникам о необходимости договориться с Советами, а Риббентроп попытался привлечь к разговору самого Сталина. В начале февраля 1940 года он обратился к нему лично с просьбой о том, чтобы СССР выполнил обещание, «данное им на сентябрьских переговорах… о том, что советское правительство окажет Германии поддержку в военное время»606. Удивительно, но это обращение сработало: Сталин пообещал «принять к рассмотрению» просьбу Риббентропа, и уже через несколько дней переговорщики в Москве уточняли подробности нового германо-советского торгового соглашения. Теперь СССР соглашался поставить Германии сырья на 650 миллионов рейхсмарок в течение следующих восемнадцати месяцев, из них 2/3 – в течение первого года, а Германия взамен должна была поставить СССР военную и промышленную технику на ту же сумму в течение следующих двадцати семи месяцев – вплоть до мая 1942 года, причем 2/3 от общего объема за первые 18 месяцев. Речь шла о внушительных количествах. В сочетании с подписанным в августе 1939 года Кредитным соглашением это Торговое соглашение тесно связывало нацистскую Германию и Советский Союз экономическими узами, обязывая их в течение первых двух лет совершить товарооборот на сумму около восьмисот миллионов рейхсмарок607.
Оценка этого события с обеих сторон последовала положительная. Советская печать, довольно сдержанно отзывавшаяся об августовском соглашении 1939 года, теперь с энтузиазмом восхваляла февральский договор 1940 года, имеющий «огромное экономическое и политическое значение» и гарантирующий «будущее развитие сотрудничества между СССР и Германией»608. На заключительном этапе переговоров Сталин высказал и собственное суждение: «Советский Союз рассматривает это не просто как обычный договор об обмене товарами, а скорее как договор о взаимопомощи»609. В нацистской прессе тоже хвалили новое соглашение: «Это больше чем выигранная битва – это настоящая и решительная победа» в борьбе с британской блокадой610. Немецкие переговорщики тоже не скупились на громкие слова. Карл Шнурре доложил в министерство иностранных дел в Берлине, что пересмотренное соглашение представляет собой «первый большой шаг на пути к экономической программе, обдумываемой обеими сторонами»611. А Густав Хильгер вспоминал в своих послевоенных мемуарах, что торговое соглашение послужило знаком того, что «дверь на Восток… распахнулась, и попытки Британии устроить экономическую блокаду Германии… почти лишились смысла»612.