Мама не понимала ее желания преодолевать препятствия, выполнять трюки и прыжки.
Раньше Хельга мечтала, чтобы мама пошла ей навстречу, прониклась ее миром, но время шло, а ничего не менялось. Они ссорились, мама никак не могла смириться с увлечением паркуром. И теперь Хельга мечтала о другом: лишь бы ей не запретили тренироваться.
Мама перевернула страницу, открыла раздел финансовых новостей и, не отрываясь от чтения, сказала:
– Даже не надейся. Ты останешься здесь, пока доктор Новотный не закончит обследование и не поставит точный диагноз.
– Но со мной все в порядке! – в сотый раз повторила Хельга.
Она бы многое отдала за возвращение домой. Все в больнице было невыносимым: белоснежная палата навевала тоску, персонал относился к ней чересчур сочувственно, еда оставляла желать лучшего, а от стойкого медикаментозного запаха все время крутило в носу.
– Не сомневаюсь, – согласилась мама, но по тону было ясно: спорить бесполезно.
Нахохлившись, Хельга отвернулась и уставилась в окно. Она торчала здесь уже третий день, и никто не спешил объяснять, что с ней. Врачи приходили, приглашали ее в кабинеты, напичканные медицинским оборудованием, чтобы провести очередное исследование, а потом – тишина.
Хотя доктора согласились с тем, что боль в груди, усталость и обморок могли быть вызваны общим недомоганием, они отказались отпустить Хельгу домой. Никто не слушал уверения, что она чувствует себя лучше. Боль в груди поутихла, а покалывание в руке и вовсе прекратилось. Но радоваться было рано. Внезапно появившаяся тяжесть в ногах не отступала, несмотря на хороший сон и продолжительный отдых. Кроме того, падая, Хельга сильно ушибла плечо. Хорошо, что обошлось без переломов.
За всю свою жизнь Хельга почти не болела. Она отличалась прекрасным здоровьем и выносливостью. Поэтому сама мысль о том, что с ней что-то не так, казалась далекой и маловероятной.
Но худшим было то, что она до сих пор не видела Оливера. После той злополучной ночи он ни разу не навестил Хельгу. В больницу приходили ее друзья, сокурсники из гимназии, но только не он… Вот, например, сегодня Ян и Томаш были здесь ранним утром и пообещали вернуться после работы. Лидия и Виолетта ушли примерно час назад, а Лукаш снова заглянет вечером, после закрытия ресторана. Вчера даже Френцис соизволил посетить эти бренные стены, затмив своей персоной яркое сентябрьское солнце. Его забота об удобстве Хельги была чрезмерной, зато он так впечатлил персонал, что еще немного – и ему бы предложили здесь работу.
Взяв с прикроватного столика мобильный, Хельга в который раз взглянула на дисплей в надежде увидеть сообщение от Оливера – ничего. Да, он прислал ей несколько эсэмэсок, но причину отсутствия так и не объяснил – лишь сухо сообщил, что скоро они встретятся. Все ее вопросы остались без ответа, а три последних сообщения он и вовсе проигнорировал. Это было на него не похоже. Поначалу Хельга волновалась: вдруг что-то случилось? Но Матиас уверял, что нет. Впрочем, и он на вопросы отвечал довольно туманно и постоянно пытался перевести тему в другое русло. Хельге оставалось только теряться в догадках.
– Принести тебе что-нибудь поесть? – спросила мама, отложив газету.
– Нет, спасибо… я хочу отдохнуть, – ответила Хельга.
Она уже совсем пала духом. Злиться на Оливера не получалось, хотя очень хотелось. Просто, оказавшись в столь непонятной ситуации, Хельга нуждалась в нем больше, чем когда-либо.
– Я хочу спуститься в кафетерий. Обещай, что, когда я вернусь, ты будешь здесь, – мама пыталась шутить, но все же в словах была доля правды. Она боялась, что дочь сбежит из больницы при первом же удобном случае.
– Здесь пятый этаж. Мне понадобится не одна простыня, чтобы вылезти из окна. – Хельга вяло улыбнулась. – Я ведь уже говорила: ты можешь пойти не только в кафетерий, но и домой. Я никуда не убегу, обещаю. Матиас с отцом придут вечером, а до того времени я, пожалуй, буду спать. Ты сама слышала, что доктор Новотный прописал мне здоровый сон.
– Я знаю, просто…
– Просто не нужно торчать здесь и караулить меня. Хорошо?
Мама поколебалась, но наконец кивнула и, поцеловав Хельгу, добавила:
– Тогда договорились. Я вернусь завтра утром и буду снова тебе надоедать. – Она поправила покрывало, лежавшее на кровати у ног Хельги. Днем было слишком жарко, чтобы укрываться им. – Держи телефон рядом и постоянно включенным, чтоб я могла услышать твой голос в любую минуту. И если у доктора Новотного будут новости, обязательно позвони нам, прежде чем поговорить с ним. Мы должны присутствовать при разговоре… Это очень важно. Обещаешь?
– Да. Все будет как ты хочешь. – Хельга коснулась маминой ладони. – До завтра.
– Тебе нужно что-то из дома? Я соберу, и Матиас принесет тебе это вечером.
– Нет, ничего не надо. – На самом деле Хельга не отказалась бы от хорошей книги, которая могла спасти ее от тоски в четырех стенах. Однако она не собиралась задерживаться здесь надолго, и чем меньше ее личных вещей окажется в палате, тем меньше шансов самой застрять здесь. По крайней мере, ей так казалось.
Хельга услышала, как дверь открылась: в палату пробился шум голосов из коридора.
– И помни, что я люблю тебя, – задержавшись на пороге, произнесла мама и, не дожидаясь ответа, покинула палату.
Хельга долго всматривалась в собственное отражение в оконном стекле. Болезненно бледная кожа и синяки под глазами сводили на нет все ее речи о прекрасном самочувствии. Утром мама заплела ей косу, но та уже вся растрепалась, и Хельга, теребя отдельные прядки, задумалась.
Мысль, что она не похожа на родителей ни характером, ни увлечениями, заставила ее улыбнуться. Мама, к примеру, была воплощением женственности и практичности и с детства пыталась привить эти качества дочери. Хельга искренне ненавидела все те милые платьица, в которые ее наряжала мама, и при первой же возможности меняла их на затертые джинсы и растянутые футболки, бессовестно сворованные у брата. Борьба продолжалась несколько лет, а потом мама сдалась. Одним майским днем она увидела, как Хельга носится по двору с соседскими мальчишками, и, как обезьянка, перепрыгивает расставленные Матиасом ящики. Тогда-то она и поняла, что все попытки превратить Хельгу в маленькую леди в любом случае потерпят крах. По крайней мере, так она об этом рассказывала.
Отец Хельги был человеком искусства. В семье именно он всегда организовывал досуг и каждый раз придумывал новые способы совместного времяпровождения. В остальное время он работал режиссером-постановщиком в Пражском Национальном театре и часто пропадал на гастролях и репетициях. Бывало, что Хельга подолгу не видела его: даже оставаясь в городе, он возвращался очень поздно, а уходил на работу еще до ее пробуждения.
Хельга закрыла глаза и вдруг провалилась в воспоминания.
На прошлой неделе она вернулась домой после утренней ревизии в «Pronto!» и стремглав бросилась на кухню, умирая от голода. Отец сидел за столом с чашкой кофе в одной руке и стопкой бумаг в другой – видимо, это был очередной сценарий. От удивления, что он дома, Хельга не вписалась в двери и больно ударилась локтем о дверной косяк.
