– Вылазь, – сказал тот, что сидел слева, выйдя первым.
– Ты останешься? – спросил Рома у дяди Саши. Тот дёрнулся вперёд, будто он его мог ударить.
– Вылазь, сказали, – правый пихнул Рому в бок и вытолкал наружу.
Было холодно, под ногами скрипел снег, ночь звенела собачьим лаем. Рома прислушался, но ничего интересного: каждый о своём, как всегда. Перед ним был особняк в три этажа с мезонином, окна светились только там и на первом этаже. Перед дверями был стеклянный павильон, освещённый старомодными рожками, в нём стояли две бронзовые борзые собаки в натуральную величину: симметрично друг к другу, они одинаково присели на задние лапы, с охотничьим азартом наклоняя головы, готовые сорваться в бег.
Первый – он был помоложе – пошёл вперёд, открывать двери. Второй следил за Ромой. Держался сзади. Кашлял. В павильоне, пока первый позвонил и в ожидании замер, глядя в глазок камеры, Рома обернулся и сказал:
– Само не пройдёт. Вы бы сходили в поликлинику.
Второй отмахнулся, морщась:
– Картошкой подышать, да отвалится, – сказал глухо и снова закашлялся.
Рома покачал головой:
– Долго ведь уже. Вы мне поверьте, надо к врачу.
Охранник снова отмахнулся и зашёлся долгим сиплым кашлем.
Щёлкнул замок, молодой открыл дверь. Вошли в большой холл. Здесь была красивая лестница с красной дорожкой и тяжёлыми дубовыми перилами. Пол, перила, латунные балясины – всё блестело, отражая лампы.
Прямо у входа стояли красные, с опушкой тапочки. Первый кивнул на них и бросил:
– Раздевайся, – а сам ушёл по боковому коридору в глубину дома. Рома с недоумением посмотрел на тапочки, потом послушно снял куртку, огляделся, не находя, куда её повесить.
– Да кинь тут, – сказал второй и кивнул рядом на пуфик, на котором сидел. Расстегнул куртку, стянул шапку, размотал шарф. Ему было немного за сорок, но выглядел он старше. После приступа дышал тяжело, с присвистом. Рома пожал плечами, положил куртку рядом с ним, стал разуваться. – А сам-то ты что, не лечишь?
– Нет. – Рома выпрямился. – Кто вам такое сказал?
– Наш-то думает… – Охранник криво усмехнулся. – Ладно, иди давай. – Он снова кивнул, теперь наверх, на лестницу, где появилась женщина, немолодая, с очень надменным лицом. Она посмотрела на Рому и кивком позвала за собой.
– А вы подумайте. Про врача, – сказал Рома, влез в смешные тапочки и пошёл за женщиной.
Поднимались в мезонин. Дорожка и тапочки глушили шаги. Женщина не оборачивалась, вообще делала вид, что его нет. Лестница закончилась у двери. Как и всё в этом доме, она была тёмная, массивная, с тяжёлой латунной ручкой, блестящей в том месте, где её каждый день полировали руками.
Женщина сделала шаг в сторону, как бы говоря: «Входи», – но по-прежнему не глядя на Рому. Он посмотрел ей в лицо, хотелось что-то сказать, но не мог ничего придумать – казалось, она сама давно поверила, что робот, и вела себя соответственно.
Он нажал на ручку и вошёл в комнату.
Первое, что увидел, был телевизор. Огромный плоский экран стоял в глубине, между стеклянных, подсвеченных шкафчиков, показывал зелёное футбольное поле, по нему бегали маленькие человечки. Звука почти не было, он еле-еле доносился.
– Наконец-то! – услышал Рома слева, и тут же экран потух, стал непроницаемым, матовым. – Слушай, ну ты меня сегодня задрал ждать, прямо вот скажу. Это если бы другой кто, не ты… Я не знаю, что бы уже сделал. А так ладно, ладно. Ну, садись, что ли?
Слева был блестящий тяжёлый стол и большой кожаный диван, сейчас разобранный. На нём была постель, разбросанные подушки, скомканное одеяло. На столе – коньяк, рюмки. Света в комнате было мало, только по периметру потолка горели неяркие светодиодные лампочки, и всё мерцало и блестело – на новой, но в старинном стиле мебели, в рюмках, на бутылке, в стёклах стенных шкафов, в которых тоже просвечивало – бутылки, посуда, какие-то рамки. Рома оглядел комнату мельком, просто чтобы понимать, где находится, а потом обернулся к человеку у стены, который ждал его сегодня весь день.
И сразу же узнал: некрупный, плотно сбитый, с лысеющей, бритой головой, похожей на яйцо, волосы лёгкие, пушистые, так что выглядел он трогательно с этим пухом, почти ранимо. Лицо стайного хищника, но не альфы, а второго ряда, привыкший нападать не первым и держать оборону. Он смотрел цепко, внимательно, не смотрел, а следил, выслеживал каждое его движение.
И, конечно, не узнавал. Рома это понял, и как будто отпустило.
– Выпить хочешь? – говорил мужчина тем временем, наливая коньяк в пустую рюмку. – Ты у меня тут не смотри, это я так, пока ждал тебя, думал, усну, велел разобрать, да и просто, пока моих нет, они у меня в этих… как их… отдыхают, короче, каникулы у мелкой, а старший уже сам, ну, как сам, цепляется, конечно, за папкин карман, куда ж деваться, я сказал: ты человеком стать хочешь, сейчас так нельзя, я в своё время ни за кого, понятно, я всё сам, и ты давай. Отправил его учиться. В Москву. Моя хотела – в Англию, типа, всё равно платить, но я того – какая Англия нафиг, он тут пускай оботрётся, всё равно потом здесь жить. Я же прав, да? Надо здесь. Люди, связи. Просто так ничего не делается. А то что он потом, после Кембриджа этого ихнего? Кому надо, все уже кореша, а он такой приехал – здрасте, ядрёна-матрёна. Ну, короче, отправил, учится как-то там, уж я не знаю, по мне, главное, чтобы человек был – ну, человек, я же прав? – Он сжал кулак, показывая, какой должен быть человек, и только тут посмотрел в глаза Роме. – Да чё всё – я да я. На. Пьёшь?
Рома отрицательно покачал головой.
– Совсем, что ли? Зря. Я так думаю, если немного, то можно. Хотя я знал, на самом-то деле. Ну, в смысле, что ты не пьёшь и того – не куришь ведь, да?
Рома усмехнулся и снова покачал головой.
– Ну вот. Я так и думал. Почему-то. – Он посмотрел на стакан и поставил его на стол. – Ладно, и я не буду. Чтобы ты не думал, что я тут закладываю. Я не закладываю. Я так… просто труба! – Он вдруг вскинул на Рому глаза, и лицо стало просящим. – Без этого, я имею… труба! Слушай. Ничто же не того. Не помогает в смысле. Они говорят: надо обследование, надо то-сё, пятое-десятое, а это-то не ждёт, – он постучал себя по гладкому, опушённому черепу. – Не ждёт, и прямо так вот! – Сжал череп руками и стал мотать головой. – Не могу уже. Слышишь. Кошмар прямо. Только вот оно, – кивнул на коньяк, – помогает, и то, знаешь, уже не так берет. А они: обследование надо, да эти… как их… Ну, препараты какие-то новые. Химию, короче. Я уже и в область ездил, и в Москву. Да. Я везде был, ты не думай. Ну, что я сразу – по бабкам. Я по бабкам – только потому, что уже всё. Труба, понимаешь. Тру-ба…
– По бабкам? – не понял Рома.
Он засмеялся добродушно, вышел из-за стола и по- хлопал Рому по плечу.
– Ну, это я так, ну, чтобы понятно. Говорят же, что ты того – лечишь. Ну и что это, всякое… А кто лечит ещё? – ну, бабки. Так что это я так. Не бери в голову.
